Том 12

ПИСЬМА

1. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

22 октября 1984 г.  Тамбов

Здравствуй, любовь моя!!!

Я тебя люблю! Тебя люблю я! Люблюлюблюлюблюлюблюлюблю!!!!!

Как тебе нравится это вступление к письму, которое всё будет состоять из одного вступления? На меня, Танюш, навалилась громадная тоска. Право, тебе бы лучше приехать. Зачем тебе эта учёба, которая ничему не учит? Зачем тебе Москва, которая Тамбову не годится и в подмётки?..

Впрочем, не буду передавать тебе плохое настроение, свойственное мне в последнее время. В общем-то всё хорошо. Грязь тамбовская по-прежнему жирна и нахальна, Новичохина и сэр Фарсов* по-прежнему глупы, злы и надоедливы, работа моя творческая по-прежнему творческого вдохновения не вызывает.

Так хочется получить от тебя весточку, но, увы, почтовый ящик безобразно пуст. Не знаю, что ты сейчас делаешь, но если связь сердец существует, то ты должна чувствовать, как мне плохо.

Напишу тебе краткое, но хорошее что-нибудь из Есенина. Gut?

Сергей Есенин не знал, конечно, что есть на свете ты!

Ну вот и поговорили. Забыл сообщить тебе, жена моя ненаглядная, что варил сегодня уху из той ископаемой рыбы, что покупали мы с тобой, радость моя, в «Океане». Рыба эта подлая навару не дала и пришлось угрохать граммов 150 сливочного масла. Уха получилась.

Танюш, вернись домой, а!

Жду письма или тебя!

Твой Николай.

P. S. Высылаю фото — дабы помнила!

2. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

23 октября 1984 г.  Тамбов

Здравствуй, Танюша!

Сегодня разговор наш резко прервался. Ждал я нового звонка, но, увы, ожидания мои оказались бесплодны, как дождь в Месопотамской пустыне (где, кстати, такая находится?). одним словом, ласкового «до свидания!» опять я не дождался, а слово «здравствуй!» ты почему-то вообще не имеешь привычки говорить. Извини за критику — профессия такая.

Предыдущее письмо показалось тебе, видимо, несколько упадническим? Так оно и есть. Настроения нет ни грана. Впрочем, вчера оно к вечеру несколько повысилось. Так как вода горячая в нашей богом забытой хазе опять нет, я решил совершить поход в общественные бани «Тамбовские сандуны». А перед этим мне навязали силой 3 (три) бутылочки свежего пивка в магазине. Да — грешен, оскоромился! События развивались так: просидел полчаса в парикмахерской, но, поняв, что пострижение может скушать банное время, остался волосатиком и окунулся в клубы пара. Затем, пришед домой, вытянул все три сосуда с пивом (сколько, два месяца не пробовал его?), а сегодня на работе взвизгивал от последствий. Одним словом, с пивом покончено навсегда: только раз ещё глотну пару кружек в Москве, с тобой и с креветками (странно звучит!) где-нибудь в одном из студенческих бывших мест.

Сегодня были на встрече с дебилами из института культуры. Собралось их человек 50, нас — 5. А. И.* опять рассказывал о том, как дружно мы живём и как любим друг друга и уважаем. Акулинин* снова распространился о начале своего творческого пути. Ниночка* что-то пропищала о ШКК*. Мы с Катериной* мужественно промолчали весь час. Не-на-ви-жу ра-бо-ту!!!

Сегодня заказывал билеты. Туда дали только лишь боковую верхнюю полку. Обратно вообще отказались обилечивать. Но когда узнали служебный адрес, обещали пошукать по сусекам. 26-го должны принести оба билета (на 6-е туда, на 10-е — обратно), но если обратного не будет, тебе, Тань, надо бы побеспокоиться и взять его как-нибудь.

Живу только ожиданием свидания с тобой. Ничегошеньки-то ты мне не сообщаешь: чему учат? какова глубина бассейна? любишь ли меня?..

Получил сегодня письмо от Ленки Наседкиной. Выслала фото (на комсомольский билет): бог ты мой! Ей уже 14 лет, симпатичная девчонка, пишет почти без ошибок и является домой в 3 часа ночи, за что от матери (моей сестры) получает нагоняи! Как летит время! Свист, свист стоит в ушах!!!

Целую тебя, Танюш, 152 раза в обе щёчки, губки и глаза!!!

Николай.

P. S. Пиши ежедневно! По два раза!! Два письма утром, два — вечером! И одно ночью!!!

Жду.

3. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

24 октября 1984 г.  Тамбов

Здравствуй, Таня-матаня!

(Матаня — любимая?) Вчера от нечего делать пересмотрел вновь все твои фотоальбомы. Знаешь, удивительно сознавать, что десять лет назад ты уже блистала красотой, но думать обо мне даже и не помышляла. И как вообще мы жили друг без друга 30 лет? А в общем-то — жили… Главное сейчас жить долгие-долгие годы и всё вместе, а? О чём это я пишу?.. Наверное, в любви хочется объясниться, а умения уже, увы, не столько, чтобы заливаться соловьём.

Сейчас только было в нашем редакционном ковчеге бурное заседание. Руководила —  В. В. Н.* Она, кстати, теперь возглавляет первичную организацию Союза журналистов, так что репетируй, Тань, подчёркнутое обращение к ней на «Вы». Так вот, собрались на уровне зав. отделов (пропаганду представлял твой сэр Сергей*), чтобы предложить свои изменения в соцсоревнование редакции. Потом с этими предложениями она и Катерина* (как профсоюз) направились уже к т. Ф-ву*. Что там решили — ещё не известно. Вот такая теперь ступенчатая у нас система заседаний.

Уже без четверти пять. Почему не звонишь? Получил сегодня утром твое второе письмо. Пиши чаще и попространнее. Когда пойдёшь в «Комсомолку»? есть ли где в редакциях работа с квартирой? Много ли среди вас гавриков мужского пола? Познакомилась ли с кем?

Высылаю привет праздничный от одного из тамбовских твоих поклонников — какого-то В. Михайлова. Радуйся!

Куда деваются мои письма? Почему ты их не получаешь? Это будет уже 5-е. Я на конверте  в уголочке левом буду их нумеровать — следи, чтобы доставлялись все.

Живу без тебя в тоске (отвечаю на вопросы)! По вечерам читаю до рези в глазах. В кино ходил только два раза и оба в «Звезду». Настроения даже на кино нет. О рассказе* пока нет и речи. Слава* прислал толстую книжищу на большую рецензию. Сегодня вечером начну её грызть.

Соскучился ли я по тебе? Очень! Верю ли?.. Без сомнения!

Целую твой левый мизинчик! А равно и — правый! Целую в левую щёчку, в верхнюю губку, оба локотка, правую коленку и левое печо! Что ещё — догадайся сама!

Жажду встречи!

Муж.

4. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

29 октября 1984 г.  Тамбов

Привет, супруга!

Здравствуй, милая жена!

Добрый день, Таня!

Guten Tag, meine Fräulein!

Единственная!!! Здравствуй!!!!!

Долго сидел над листом бумаги (секунд шестнадцать!), думая, как лучше приветствовать мою ненаглядную жёнушку и решил предоставить тебе на выбор несколько начал очередного моего (седьмого!) послания.

Как я рад, что ты познакомилась с Моргунами*. Что-то, как-то, где-то мне, может быть, и не всё устраивает в них, но это единственные люди на свете, которых я могу назвать своими друзьями. Такими людьми надо дорожить. Если вы обоюдно понравились друг другу (а я в этом не сомневаюсь!), то я от души рад.

Дражжжайшая!!! Забыл (прости!) поздравить тебя во первых же строках с нашим комсомольским праздником*. Как он скучно прошёл в этом году: 1) тебя нет, 2) тебя нет! 3) тебя нет!! 4) тебя нет!!! 5) Фурсов шесть раз вызывал за день на ковёр (в основном из-за Степановой*), 6) о премии даже и не помянули. Вот такой праздник.

Был после работы в гостях у родственников. Нагрузили меня снедью. Дали кусмень колбасы, литровую банку вишнёвого варенья и двухлитровую банку солёных помидоров. Само собой, забрал ещё и твои царские сапоги.

Все они живы, здоровы и живут вроде бы мирно. Иринка тебе что-то гугукала, а Слава просил посмотреть по книжным магазинам книги по охоте и покупать хоть десять, хоть двадцать наименований. Я думаю, таких книг в Москве-матушке нет, не так ли?

Сегодня зашёл к дяде Саше* и спросил: «А. И., до праздников квартирный вопрос не решится? А то я собираюсь на 4 дня уехать». Он страшно засуетился (ещё Бандура* здесь же был) и забормотал, что ДО праздника нет, а ПОСЛЕ праздника уже точно. Он в обкоме КПСС узнавал! Вот так.

Танюш, уже сейчас строю планы, как мы будем с тобой гулять по столице. Все мои памятные места обойдём. Только, голуба (лучше — голубка!), достань билет обратный на 31-й или Алма-Атинский.

Слышал, что ты имела встречу с Э. Рязановым*. Почему молчишь? Учти — я ревнив! Вернее, как ты помнишь, я строг, но справедлив.

Целую тебя в левую пяточку очень нежно ровно двадцать восемь раз! Скучай по мне и жди!

Николай.

Вечер. Чужая хата*. Тишина.

5. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

11 ноября 1984 г.  Тамбов

Здравствуй, близкая и далёкая!

Здравствуй, Танюш!

Пишу кратко, ибо — устал, как вол. Думаю, ты звонила сегодня и уже в курсе, что все мои планы нарушились. Начать с того, что молодой человек, с которым я любезно поменялся местами, утром опять же любезно помог мне дотащить одну тюковину до… тамбура. Как я мужественно влачился от 16-го вагона (который паровоз упёр чуть ли не до Берлина) до стоянки такси — лучше смотреть в кино. Нашлась у меня одна двушка* в тощем кошельке. Звоню:

— А. И.*? Здравствуйте! Я вот тут на вокзале с вещами застрял. Не пришлёте ли машину?..

— (Брюзгливым голосом.) А почему это вы вчера не приехали? Ну, ну… А машины-то пока нет. Можете минут через …надцать позвонить.

Я, естественно, начал хватать всех прохожих за грудки и требовать двушки. Одна дивчина робкая со слезами на глазах отдала мне требуемое. Но, увы, жёстким голосом «любимый папа» опять сослался на отсутствие Геннадия — и это в 9 часов!!! Потом я узнал, Гена, как и обычно, в 8:45 был на своём месте. Короче, я разозлился, встал в очередь на такси, отстоял один час двадцать минут, сел, поехал, заплатил 2 руб. (на счётчике было 1 р. 52 к. — запомни, пригодится) и очутился в родимой квартире.

Таня! С каким наслаждением я умылся, почистил зубы, почитал газету в… Впрочем, я увлёкся подробностями! Сложил все ихние вещи в сумку и дипломат и попёрся на работу с ними. Приезжаю (пот градом!), спрашиваю: Как себя ведёт Саша? Оказывается, уже 6 раз меня спрашивал. Стиснув зубы, иду.

— Ах, Николай Николаевич! Ах, родной! Как съездили? Как Татьяна Михайловна? Не очень ли устали? Я тут вас искал, чтобы подсказать идею: в полосу «Экономия и бережливость» можно дать рейд по молокозаводу.

Я — взорвался. Очень тихо и вежливо говорю:

— Спасибо за идею, А. И., можно дать и рейд по молокозаводу. Только можно ещё мне и отгул сегодня взять, заслуженный, а то, знаете ли, чуточку устал без машины…

Представляешь, — дал сразу и без оговорок! Но самое смешное было чуть погодя. Читаю я письмо от матери перед уходом, вдруг — звонок по внутреннему: «Н. Н., вы ещё не ушли? Спуститесь, пожалуйста, вниз, надо тут помочь». Я спустился, Таня, и попал в кошмар. Для Фурсовского и Новичихинского кабинетов привезли новую мебель. И вот я, Гена, Сухоруков, твой Серёжа и Фурсов корячили эти дубовые шкафы, столы и стулья по лестнице на 4-й этаж. Когда я, наконец, вырвался из Дома печати с полной сумкой и дипломатом, запрыгнул в троллейбус — от меня натурально валил пар.

Приехал на К. Маркса-50*, а там только К. Г. и Иринка. Славик с Зиной ждали меня (звонили в редакцию), не дождались и пошли по магазинам. Матери я рассказал, что смог, вещи оставил и — домой. Ванна! Варка супа! Полтора дисков Битлов! Раскладка вещей! Письмо!

Всё — больше ничего сделать не в силах. Завтра или послезавтра напишу веселее и больше.

Таня! Сиди в комнате и не выходи в коридор!

Люблю тебя и целую из последних сил.

Муж Николай.

6. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

17 ноября 1984 г.  Тамбов

Здравствуй, крошка моя Цахес*!

Здравствуй, Танюш!

Пишу на дежурстве. Все разъехались по конференциям и вот приходится отдуваться за твоего Савостьянчика.

Новость № 1: На наш отдел (т. е. — лично мне) профсоюз приобрёл электрочайник. Сейчас я его опробовал. Промыл холодной водой, потом раз прокипятил, а уж потом заварил чаю. Выпил чашку и сейчас у меня такое ощущение, что глотнул я ненароком полцистерны жирной нефти. Бр-р-р!

Новость № 2: Вчера, в пятницу, состоялся уникальный вечер встречи молодых архитекторов города и журналистов «КЗ». К 18:00 мы скопом приехали к ним на Первомайскую площадь. От нас были: Новичохина, Дрейна, Степанидзе, Ниночка, Сухорукин*, я, Акулинин, Бирюков, Кудимова и А. Макаров*. С их стороны во главе с Лунькиным (небезызвестным тебе) — человек 12. Показали они нам свои проекты (скоро Тамбов станет вторым Парижем!), с нашей стороны — стихи и выступления. Даже чуть меня не заставили, когда Акулинин, отвечая на вопрос «Как он относится к критике?», указал на меня и поведал о своём уважении к моей персоне. Но, естественно, центром встречи была Кудимова. И, в общем-то, вполне заслуженно. Много интересного рассказывала о съёмках фильма. Добавлю ещё, что были на столе чай, бутерброды, конфеты и три бутылочки сухого вина. Одним словом, что-то из ряда вон!

Новость № 3: Вчера твоему бедному мужу был объявлен устный выговор на планёрке и занесён «прокол» в счёт соцсоревнования. Увы, не сдал я вовремя «“КЗ” на стройке» на первую полосу. Потом граф Фарсов* имел со мной приватную беседу размером в 40 минут. Начали её, брызгая оба слюной, а закончили, крепко обнявшись и прослезившись. А. И. с дрожью глубокого волнения в голосе убедительно просил меня не обижать тётю Валю*, ибо она и без того несчастна. Я обещал. (Кстати, вечером мы с ней сидели рядышком у архитекторов, чокались рюмками [NB! Всего за вечер мне досталось две рюмки по 25 граммов!] и демонстрировали мир и дружбу, которые, якобы, царят в нашей редакции.)

Новость № 4: Ты советуешь заняться джинсами? Бесполезно. Я Зинаиде* заикнулся о нашем плане обмена, но, увы, она сразу дала понять, что сие невозможно и предложила эти продавать, а новые искать. Короче, приедешь — будем решать.

Новость № 5: Сегодня утром закупил продукты в магазине, сделал капитальную уборку всех наших апартаментов, переменил постельное бельё, замочил в ванной всё, что накопилось и сейчас внутренне готовлюсь к ночной стирке, а то завтра хочется отдохнуть по-настоящему. Кстати, ещё о хозяйстве: я имел неосторожность ляпнуть тебе, что приготовлю к твоему возвращению к родному очагу пельмени. Так вот, категорически прошу тебя забыть об этом — пусть будет сюрприз. И ещё: на днях снял я свою шикарную дублёнку с вешалки, и вдруг из неё вынеслись мириады молей (гады, устроили там жильё!), я ещё полчаса бегал за ними с крупнокалиберным ружьём. Перестрелял всех! А шубу держал на балконе трое суток — промёрзла насквозь.

А теперь — выговор № 1: Письмо ваше, ненаглядная моя жёнушка, оскорбительно единственно и сверхоскорбительно коротко! Не хотите писать? Брезгуете?? Пре-неб-ре-га-е-те???...

И наконец — просьба № 1: Подлец Василий окончательно замучил меня просьбами разрешить ему написать письмо Маше. Делать нечего, разрешил я ему приписать пару строк на обороте этого листа. Накарябает сейчас, видимо, с ужасными ошибками, но ты уж всё равно — передай, пожалуйста, по адресу.

Вот набуровил, подлец! Совсем грамоте не знает.

Тань, не забудь сообщить номер вагона. Надеюсь получить от тебя ещё письма три.

Целую 184 раза крепко и страстно!

Муж.

7. В СЕКРЕТАРИАТ ПРАВЛЕНИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РСФСР

31 августа 1986 г.  Тамбов

Уважаемые товарищи!

Большое спасибо за утверждение моей кандидатуры для участия во Всероссийском семинаре молодых критиков.

Долго выбирал тему для статьи, над которой хотелось бы поработать в Дубултах. Задумок немало. Решил остановиться на теме под условным пока названием — ПРОЗА «ЮНОСТИ»*.

Замысел таков: в первой части статьи кратко рассмотреть повести и рассказы, собранные в двухтомнике «“Юность”. Избранное. XXX.» (М.: Правда, 1985), выпущенном к 30-летию журнала. Во второй части — проанализировать прозу «Юности» в девяти номерах текущего года. В результате такого разбора попытаться ответить на ряд вопросов:

— Молодые ли писатели делают погоду в «Юности»?

— Молодёжная ли проза характерна для этого журнала?

— Каков качественный уровень прозы в данном издании?

— И, наконец, отличается ли и чем проза «Юности» последнего времени от прозы «Юности» прежних лет?

Вполне вероятно, что в процессе работы над материалом некоторые вопросы изменятся или отпадут, возникнут другие.

Думаю, что но объёму подобный обзор «втиснется» в 15-18 машинописных страниц.

Если необходимо представить более развёрнутый план-проспект предполагаемой статьи, это будет возможно сделать к концу сентября.

С уважением Николай НАСЕДКИН.

8. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

25 октября 1986 г.  Дубулты

Таня!

Жива, здорова, здорова?

Вот и добрался я до благословенной Прибалтики! Места — сказочные. Из окна номера — море. Живём вдвоём с Володей из Перми (Пирожниковым*). Ему 38 лет, мужик серьёзный, имеет уже книги.

Завтра в 12 часов — общее собрание и открытие VIII Всероссийского семинара молодых критиков. Группой, в которую попали мы с Володей, будут руководить известные критики Ланщиков и Лыкошин*.

Ну вот, пока всего не напишешь. Риги ещё не видел, Юрмала прекрасна. Наши Дубулты находятся в 35 минутах электричкой от Риги, так что будет возможность выбраться в город.

Сообщаю адрес:

229070, Латвийская ССР, Юрмала-15, пр. Ленина, № 7, Дом творчества имени Я. Райниса, Наседкину Н. Н.

(Фамилиё не забудь!)

Целую и предупреждаю (!).

Муж.

9. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

27 октября 1986 г.  Дубулты

Здравствуй, моя голубка!

Знаю, что уже сердишься, но обстоятельств иногда сильнее нас. Телефона-автомата с Тамбовом нет даже в Риге, а из Юрмалы даже и заказать нелегко. Дело в том, что у нас очень напряжённая программа учёбы: с 10 утра до 19 вечера с небольшим перерывом на обед. Даже не смог отправить телеграмму (см. на обороте) — надо было стоять в очереди. Думаю, что завтра (28-го) ты уже получишь моё первое послание письмом, так что причин волноваться нет.

Жизнь здесь катится стремительно. Знакомств с известными литераторами столько, что дух захватывает. Моё творчество пока не обсуждали, будут где-то в конце недели. Юрмалу немного видел, Ригу толком ещё нет — изучаю по карте.

Хотя и доволен, но — скучаю.

Жди меня, и я вернусь, только очень жди!*

Целую 2 (два) раза.

Твой муж Коля.

(На обороте: Звонить трудно зпт всё хорошо подробности письмом Николай)

10. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

30 октября 1986 г.  Дубулты

Здравствуй, моя красавица!

Здравствуй, жена моя разъединственная!

Здравствуй, Таня!

Очень надеюсь, что хотя бы первое моё письмо ты получила. И не волнуешься. Живётся мне хорошо. Сегодня дали нам один день передышки — ездили на экскурсии. С утра были в Саласпилсе, а после обеда осматривали Ригу. Были в Домском соборе, гуляли по улицам старой Риги. Впечатления — громадные.

Но слишком отдыхать некогда. Я забыл тебе написать, что заходил в редакцию «Лит. России». Слава* там уже не работает. Вместо него — Иван Панкеев. Я с ним познакомился и сразу же получил срочный заказ — написать здесь, в Юрмале, рецензию на книжку Ларисы Васильевой*. Кроме того, моей статьёй о прозе «Юности» очень заинтересовался руководитель моего семинара Анатолий Петрович Ланщиков (один из самых авторитетных советских критиков!). Так что пахаю я и пашу, света белого не видя. Тем более, завтра — обсуждают меня. Готовлюсь и дрожу.

Из покупок приобрёл пока только «телескоп»*. Завтра пойду покупать кое-чего Иринке*. Но вообще много не привезу: кофе нет, конфет нет, шляп нет, а деньги летят.

Но зато этот семинар уже дал и ещё даст знакомства, которые принесут потом много денег.

Очень надеюсь, что ты соскучилась по мне и по-прежнему жить без меня не можешь! Как, впрочем, и я без тебя!

Целую 3 (три) раза.

Твой муж.

11. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

31 октября 1986 г.  Дубулты

Здравствуй, моя царица!

Здравствуй, Татьяна Михайловна!!!

Ты, конечно, письма мне не пишешь и обо мне отнюдь не вспоминаешь — так?

А у меня тяжёлый выдался денёк: сегодня было обсуждение моего творчества. Увы, я мнил себя большим критиком, а меня семинаристы долбали так, что только пёрышки летели. В основном ругали за доброту в критике и отсутствие своей проблемной темы. Правда, руководители, и в первую очередь А. П. Ланщиков, наоборот хвалили за доброту, горячность, работоспособность (!) и т. д. Сейчас только отдал Анатолию Петровичу статью о «Юности», которую, наконец, завершил. Жду приговора.

А вообще настроение паршивое и хочу домой. Здесь уже всё надоело. По Юрмале гуляет сырой ветер, темно и тихо, тоска. А я даже не взял твоей фотографии, дабы любоваться и мысленно разговаривать.

Очень надеюсь, что Клавдия Герасимовна уже не болеет, и ты меня по-прежнему любишь и ждёшь.

Уже осталось до встречи немного.

До скорого!

Муж Коля.

12. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

3 ноября 1986 г.  Дубулты

Здравствуй, лебедь моя!

И голубка!

Здравствуй, любимая жена!

Здравствуй, Таня!

На Юрмалу обрушилась  непогода. На море — шторм, в небе — тучи, в атмосфере — ветер, в душе — смута и тоска. Скучаю по тебе и, естественно, по нашему уютному гнезду на 5-м этаже.

А ещё душа и ум мои в расстройстве от того, что здесь, в Дубултах, идёт страшная рубка и сеча, идёт драка кровавая между критиками, и я со своим кротким характером, прямо признаюсь, довольно сильно ошарашен. Впрочем, об этом подробнее — за праздничным столом в день моего приезда. Приеду, видимо, как и обещал, — 9-го числа. Ты уж без меня не празднуй (но вкусненького припаси!).

Познакомился здесь со многими ребятами, но, конечно, главные знакомства — деловые. Уже возобновил связи с «Лит. Россией», возобновляю с «Лит. обозрением» и установил с «Литературной газетой». Как дальше — будет видно.

С нетерпением жажду езды домой, в Тамбов, о котором все здесь, увы, говорят со всякими эпитетами, и приходится объяснять, что сам я не тамбовский.

Жди встречи со мной!

Почему нет от тебя письма?!?

Кротко целую тебя дерзкими губами сто один раз!

Муж Коля.

P. S. Конверт сохрани — это Юрмала.

13. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

6 ноября 1986 г.  Дубулты

Здравствуйте, Татьяна Михайловна!

Жена моя единственная!!!

Оченно плохо то, что писем от Вас не имел счастия и удовольствия получить я в этой богом забытой земле. А оченно жду!!!!!!! А таперича и ждать нечего!!! Эх ты!

Вот и наступил миг прощания с этой благословенной страной и средой. Вот что примечательно: прежние семинары были, оказывается, по 26 дней — вот где наработались бы!

Но и этих 2-х недель мне хватило, чтобы задуматься о своей жизни и принять решение произвести революцию в собственной судьбе. Об этом подробнее — позже.

Здесь, в Дубултах, каждые полчаса звонит колокол на соборе (снимок сделал), и это так необычно и сказочно, что хочется писать стихи.

Вчера был удивительный день: солнце в 500 млрд. ватт, облака кучерявые, море всё в барашках и тучи чаек.

Поздравляю тебя, моя милая, с праздником! Жди меня!

За твои ненаписанные письма я решил объявить тебе трёхдневный бойкот с отсрочкой приговора до ближайшей удобной минуты. Запомни!

Нежно целую второй суставчик третьего пальца твоей левой руки!

Твой муж Коля.

14. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

15 августа 1987 г.  Тамбов

Добрый день и здравствуйте дражайшая супруга наша и повелительница сердца Татьяна свет Михайловна-оглы!

В первых строках своего письма спешу сообщить, что все мы здесь живы, здравы, бодры, веселы и полны надежд, чего и вам желаем. Во вторых строках своего письма ещё более спешим сообщить, что оченно стало неуютно в доме нашем после отъезда на заслуженный отдых Вашего супружеского сиятельства, так что просим нижайше простить нас за грустный тон письма нашего корявоотрывистосумбурноспешнонелогичноиможет быть не весьма литературнонаписанного (хотел всё это написать на едином дыхании, но рука уже сама автоматически ставит пробелы).

А вообще, Таня, это подло — я продолжаю работать в поте лица, а ты уже отдыхаешь. Из последних новостей, кстати, — опять я сорвал полосу «Аргумент», и дядя Саша* ест меня живьём, даже не используя при этом соль, перец, нож и вилку — глотает, как удав. Гад! Не знаю, как я дотерплю эту последнюю неделю.

Рад сообщить тебе и то, что получку (вернее — аванс) благополучно получил, чего и тебе желаю. Совершил уже две крупных финансовых операции: купил в букинистическом отделе прекрасный том избранных вещей Александра Грина и выписал прессы на 16 (шашнадцать!) рублёв. А ты, кстати, на подписке весьма сэкономила — всего-то чирик потратила: нехорошо!

Теперь вот ещё что: совсем забыл сообщить экстренную весть: ГОРОД ТАМБОВ СТОИТ НА МЕСТЕ. Весьма надеюсь, что ты уже скучаешь по нам (и городу, и мне), так что давай собирайся и приезжай — если до 25-го, то успеешь меня улицезреть въяве, а то ведь мы не увидимся целую (кстати и — целую!) вечность. Откровенно сказать, мне уже не хочется никуда ехать. Вчера был на рынке, там старики и бабуси продают такие шикарные белые грибы и грузди, что даже сердце замирает — каждый гриб размером с мечту. А сегодня тем паче с утра стоит удивительная погодь (именно так!) — где-то там вверху существует рыжее солнце, а над землёй колышется и дремлет довольно тучный и ленивый дядюшка Туман. Если бы сейчас вырваться в лес, то этот день мог бы стать одним из ярких воспоминаний на последних днях жизни лет через 60 (шесть десятков!). Но подлая госпожа Дрель* умудрилась засунуть меня сегодня на дежурство, так что через пару часов надо спешить в опостылевший Дом скверной печати.

Впрочем, не буду очень шибко напоминать тебе о наших серых буднях. Лучше напомню тебе чудесный одесский анекдот — расскажи его соседям по столу. В одесском кафе (это уже анекдот, будь внимательна!) официант спрашивает клиента: «Вам кофе подать с молока или без молоком?» Клиент очень внимательно посмотрел на официанта и отвечает: «Без никому!» Каково?

Заранее напоминаю тебе, чтобы ты купила обязательно карту Одессы, открыточные виды, путеводитель и, разумеется, бутылку знаменитой одесской водки, которую, как ты знаешь, прославляли в своих бессмертных творениях Лев Толстой, Оноре де Бальзак, Габриель Гарсиа Маркес и Алекс Никдесан*.

Весьма наивно надеюсь получить от тебя письмо до моего отъезда, но если этого не произойдёт, то знай — в сердце моём поселяются жаба презрения, лягушка обиды и змея предубеждения. Трепещи!

А вообще, конечно, я соскучился, страстно тебя целую во все поддающиеся целованию точки твоего существования и спешу последний раз тебя ещё раз заклянуть: «Жди и помни меня!»*

На сём кончаю. Слёзы душут и капают! Не давай себя хватать, моя лапочка!* (Это — цитата.)

До скорого свидания через тридцать с чем-то дней!

Твой (всё меня тянет написать — единоутробный!) единственный, ненаглядный, любимый, красивый и неповторимый муж Николай-второй (?)-заде-паша.

П. С. Совсем забыл сказать: на второй день после твоего отъезда наш вьюнок на лоджии выкинул фортель, а точнее — выкинул три чудесных цветка. Весь Тамбов сбежался под нашу лоджию лицезреть это чудо! А ты говорила, что я плохой садовод!

Николай.

15. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

23 августа 1987 г.  Тамбов

Жена, встань, пожалуйста, твой муж приветствует тебя!

Здравствуй, Таня!

Ну вот, теперь можно без эмоций. Пишу абсолютно бесстрастным тоном: почто допущаешь в посланиях своих хулу на мужа своего и руготню недостойную в адрес его, благоверного и единственного? (Это я о себе.) Лучше, чтобы при воспоминании обо мне у тебя появлялись не мрачные и недостойные (фу!!!) мысли, а лишь приятные, красивые и добрые. Последний раз тебе говорю: если хочешь быть доброй — будь ею!*

Таперича о той нездоровой мелкобуржуазной обстановке, что сложилася на вашем антисоциалистическом курорте. Я человек простой, деревенский, образованиев не имею и полагаю так: ежели человек пишет в письме своём откровенно, что  в с е  на второй же день спарились и зачали заниматься половыми игрищами, то нельзя ли полагать, что речь идёт о  в с е х  обитателях этого, извините за выражение, «Хуяльника»?!?! Одним словом, супруга наша, в ответ на ваше недоверие спешим высказать своё. Квиты?

Что касается СПИДа, то по последним сообщениям конфиденциальных источников найдено кардинальное средство от этой заморской отравы: перед тем, как попытаться его (СПИД) словить на свой организм, надо, оказывается, съесть кусочек (стандартный) дегтярного мыла и выпить небольшую бутылочку нашатырного спирта — никакая зараза не прилипнет. Поделись этим секретом со всеми «парочками», о которых ты беспокоишься.

Намеднись был на Карла Маркса. К сожалению, лицезреть принцессу Ирину I не удостоился — оне почивали после обеда. Клавдия Герасимовна сказала, что всё у них хорошо и все здоровы, чего и тебе желают.

Что купила мыльницы* — молодец! Только дело в том, что Наташке* надо 36-й размер, а Ленке* — 35. Но бог с ними — подрастут ноги (я имею в виду у Наташки). Жаль, конечно, что Ленке не получается подарок. Я попробую купить в Минске*, хотя, откровенно говоря (приготовься!), мои финансы поют романсы. Представляешь, — получил отпускных всего полторы сотни. Кошмар! Кошмар!!! Боюсь в отпуске умереть с голоду!

Господин Огурец* дал мне два отгула сверх двух отгулов обязательных, таким образом, я выхожу (если выхожу!) на работу аж 25-го сентября. То-то отдохну!

Пока не забыл. Я прочитал две части романа «Дети Арбата» (впечатления — потрясающие!)*, а третью не успел. Когда, Таня, выйдешь на работу, сама добейся своей очереди у Светы-библиотекарши и постарайся подгадать так, чтобы к моему приезду (15-го сентября) третья часть романа (или все части) был у нас.

Отъезжаю послезавтра. А будет ли гостиница в Москве, мне скажут завтра — придётся идти на работу звонить (и Моргунам, и Ланщикову, и Петру Алёшкину*). Даже сейчас представляется, что увидит меня на работе Саша и заставит работать — вот до чего мы все запуганы.

Ну ладно, слышу, уже кипит ведро под кипятильником — надо идти стирать носки и прочие причиндалы жизни. Как же не хочется!

Хотел сегодня съездить в лес по грибы (погода — прекрасная), но подумал, что девать их (грибы) будет некуда, так как Клавдия Герасимовна занимается сейчас огурцами. И вообще — апатия.

Получил письмо от Володи Пирожникова*. Очень рад нашей предстоящей встрече, предлагает встретиться в первый же день, но, скорей всего, будет некогда.

Итак, неверная (все женщины, все жёны — неверны!), покудова с тобой прощаюсь. Отдыхай, отдыхай, сколько верёвочке не виться, а…

Целую крепко в область лица! Ещё раз целую в область лица! И (перевёл дыхание) ещё раз крепко-крепко целую в область лица!

Остаюсь и прощаюсь — муж:

Николай-ибн-Николаевич, фон Н.

16. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

24 августа 1987 г.  Тамбов

Здрасте, супруга наша!

Понимаем и осознаём, что мешаем Вашей светлости и Вашей милости (это всё о тебе!) отдыхать на сладком юге письмами своими, но ничего поделать с собой не в состоянии, а потому посылаем очередную петицию и спешим ещё раз поприветствовать:

Здравствуй, Таня!

Сегодня первый день я отдыхаю. Состояние, конечно, не совсем привычное (всё же как мы отвыкаем за год от отдыха!), но, как ты прекрасно представляешь, я не тушуюсь, тем более (злись, злись!), что в магазины нашего богомерзкого Тамбова завезли партию весьма сносного сухого венгерского вина. Надеюсь — в отпуске-то можно?

Заглянул сегодня утром в Дом печати, чтобы позвонить в Москву (но выяснилось, что звонить придётся завтра насчёт гостиницы), так понял, что путёвка в «Юность» меня спасает. Представляешь, Казанок в отпуске, Полозов в отпуске, я в отпуске, Архелова заболела гриппом, Степанова тоже подхватила грипп и собирается на больничный, а у Дрейны вдруг открылся радикулит и она тоже может устраниться от работы. Даже в такой ситуации, когда Огурцу на всё наплевать, положение сложилось тревожное и мне даже его жаль. Последний номер почти наполовину — из московских материалов. Ну да бог с ними, с комсомольскознаменцами! Я — отдыхаю!

Таня, ты ни разу и ни слова не сказала о море. Что, в Одессе море отменили? И ещё, я очень удивляюсь тем местам твоих писем, где ты пишешь о парочках, незаконной любви и т. п. Вопрос вот в чём: что делают в гинекологическом санатории мерзавцы-мужчины? Но ещё более интересно, как в «Куяльнике» лечат семейные (!) пары? Неужели у мужчин бывают женские болезни?

Насчёт загара. Я тебя настоятельно прошу: когда приедешь домой, то до моего приезда постарайся не мыться, дабы я смог по прибытии лицезреть твой одесский загар. Гут?

Кстати, о немецком языке: их бин постригся. Гали Родиной не оказалось (она в отпуске) и какая-то молодая шалава за три моих полнокровных (?) рубля так обкорнала, что я стал походить на Котовского. Мозги стынут, извилины мёрзнут, мысли инеем покрываются.

Купил вчера хорошую пластинку — Алла Пугачёва поёт песни Игоря Николаева. Правда, как всегда, попалась мне пластинка чуть-чуть бракованная (смотрел! проверял!), так что одна песня заедает. Будешь слушать — не обращай внимания.

Чтоб не забыть: воду я закрою, а ты, когда будешь открывать, вентиль с холодной воды потом вставь на смеситель, где горячая вода, и прикрути гаечкой.

На лоджии цветы тоже поливай (кстати, вчера зацвела прекрасными красными цветочками фасоль!) и чурвяков (чурвяков!). Они ещё нам пригодятся.

Ну вот прощаюсь с тобой, звезда ты моя далёкая.

Сглупили мы, конечно, нынче с отдыхом, но на то, видимо, воля была свыше. Будем ждать встречи.

Пожелай мне счастливой дороги.

До свидания!

Дон Николай-муж-ёлки-палки-паша.

17. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

30 августа 1987 г.  Минск

Таня, свет в окошке, здравствуй!

Вынужден тебя огорчить и начать снова о деньгах. Прошу сразу, когда приедешь, выслать телеграфом хотя бы рублей двадцать прямо на этот адрес — здесь почта есть. Итак, 6-го сентября жду.

Затем сразу компенсируешь — получишь за меня гонорарий.

Сразу, чтобы отвести твои упрёки и подозрения, спешу сообщить, что на «всякую ерунду» деньги здесь решил не тратить и не трачу. Хочется вернуться в родной дом поздоровевшим и помолодевшим. А пиво и «протчая», я заметил, стали меня в последнее время старить. Долой их из жизни!

Завтра поеду за билетом. Оказывается, он стоит аж 27 рублей (хотя я почему-то думал, что — 18). Самолёт вылетает 14-го (если возьму, но иначе нельзя, рейсы всего 3 раза в неделю, а здесь меня никто держать не станет), в 14:20, буду я в родимом Тамбов-граде в 18:20. Запомнила?

Стала чуть погода лучше: холодновато, но солнце светит. Так что настроение хоть чуточку, но повысилось. Однако новые удары вновь его подпорчивают. Первое — мне абсолютно не понравился Минск. Сегодня пожертвовал обедом и бродил по городу почти весь день — впечатления никакого, вернее — самое отвратительное. Здесь сохранилось всего лишь пять памятников архитектуры, видел я их пока издали, но сразу видно — не ахти. А в целом Минск, в отличие от Риги, Киева, Ленинграда и других ГОРОДОВ, не запоминается. Купил я, как обычно, туристскую схему города и убедился, что осматривать здесь нечего. Так что теперь впечатлений буду набираться в поездках в Вильнюс, Хатынь, Заславль. Кстати, так и не смог сегодня купить значок, посвящённый Минску, — ничего себе старейший город, столица и город-герой!

Второй удар ещё досаднее. Я в последний момент поленился взять с собой ракетку и шарики и теперь мне приходится быть в роли зрителя, а до проката ещё не добрался, да и что там предложат — доску вместо настоящей ракетки. Я так надеялся, что в ММЦ обязательно должен быть хороший теннисный зал с хорошими общедоступными ракетками. Впрочем, понимаешь ли ты меня?

Сегодня узнал, что этот корпус «Юности», где живу я, не ремонтировался уже 12 лет! Очень неуютно! Но особенно досаждает слабый свет (сейчас пишу, почти водя носом по бумаге!) — всего одна лампа далеко от меня над входной дверью. Скорей бы домой!

Сегодня знакомились между собой всей группой своей. Называется она «Орбита», в ней около 40 человек. Ивана-токаря, который живёт со мной в комнате, выбрали старостой. Весь анекдот в том, что он единственный в группе с восьмилетним образованием, остальные или с высшим, или учатся в вузах заочно. Завтра каждая группа должна подготовить и показать вечером мини-концерт. Я, чтобы сразу от меня отстали, сказал так: «Товарищи, я журналист из Тамбова, здесь я по заданию центральной “Комсомольской правды”, должен за всем наблюдать, но не принимать ни в чём участия, иначе моя статья о ММЦ “Юность” и группе “Орбита” не будет опубликована». Ты представляешь — многие поверили! Буду и дальше гнуть такую линию, хотя меня, вероятно, уже записали в зануды. Но даже на вечерние дискотеки я не хожу и пока не собираюсь. Вот пишу вместо дискотеки письмо. Отметь!

Поселили к нам в комнату третьего. Зовут Ефим. Сам из Сухуми. Сейчас молодым специалистом (что-то по железной дороге) работает, по-моему, в Саратове. Он каждый час моется в душе, гладится, чистится, дезодорантится и время от времени восклицает: «Ах, какие девушки!» Ему всего лишь 24 года и он мечтает об успехе у женщин. Пытаюсь его убедить, что есть более интересные дела и заботы. Не верит.

Как там ты — спрашивать бесполезно, ты же никак мне не напишешь, хотя адрес «Юности» (хотя и без индекса) у тебя давно есть. Я каждый день заглядываю в ячейку ящика под буквой «Н». Ты не забыла, случайно, мою фамилию?

Всё ещё не могу осознать, что тебя до сих пор нет дома, что наша бедная уютная квартира в одиночестве там скучает. Кстати, поливает ли Клавдия Герасимовна чурвяков? Ты, пожалуйста, в этом месте прерви чтение письма и пойди на лоджию, и копни осторожно в ящике — живы?

Я написал тебе отсюда уже одно письмо, опустил в ящик, а потом узнал, что в выходные дни почта не вынимается, так что завтра я это письмо опущу в Минске и не исключено, что ты получишь его раньше или одновременно с первым.

За сим прощаюсь!

Жди и помни меня!

Обнимаю и целую в уста, шейку, ножку и предплечье (?), а также желаю счастья и спокойствия как в личной жизни, так и в службе!

До свидания!!!

Я.

18. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

1 сентября 1987 г.  Минск

Здравствуйте, Татьяна Михайловна ещё Одесская!

Здравствуй, жена!

Пишу очередное послание и опять куда-то в неизвестность. Пиша (?) письма я обыкновенно в мыслях представляю себе адресат. Но вот сейчас в Одессе тебя вообразить не могу, а дома тебя не будет ещё четыре дня.

И всё же — целую и сообщаю последние белорусские новости.

Наконец-то, на четвёртый день моего пребывания здесь, я ожил. Дорвался до тенниса! Утром пошёл в прокат и без всяких сложностей получил две ракетки и шарик и таким образом сам стал предметом (?) зависти тех в теннисном зале, кто ещё не догадался так сделать. Сегодня играл уже 2,5 часа и боюсь, что завтра будут болеть мои мускулистые (?) мышцы (??).

Вчера я наконец посетил вечером киноконцертный зал. Да и событие было весьма грандиозное — Открытие заезда (?). Собрался полнейший зал, так что мне пришлось с величественным видом стоять у стенки, что и засвидетельствовала фотография, которую я выкупил сегодня за 60 копеек. Было довольно интересно. Каждая группа показывала мини-концерт, и так как групп по-моему — пятнадцать, то получилось довольно продолжительное и весёлое представление. Я удивился в очередной раз (ибо мне это недоступно!), что есть талантливые люди, которые на сцене, импровизируя, могут творить чудеса. Я, кстати, тоже собираюсь выступить завтра или послезавтра. От каждой группы необходим какой-нибудь номер для концерта, вот я и хочу выступить со своими выдержками из писем читателей в журнал «Здоровье», которые я захватил, предчувствуя их нужность. Дело в том, что за каждое мероприятие группе ставят баллы и в конце заезда будут определяться группы-призёры и раздаваться призы. Мне уже стало неудобно борзеть — во вчерашнем представлении я не участвовал, в соревнованиях по волейболу и футболу тоже. Так что надо вносить свою лепту.

А вообще, надо сказать тебе, с выдумкой о спецкоррстве от «Комсомольской правды» я немного переборщил. Многие ко мне обращаются на «вы», в компанию свою даже и не приглашают, опасаются. Конечно, я бы и сам не пошёл, но приглашать-то надо! Признаться, я впервые в жизни нахожусь в роли некомпанейского человека. Довольно непривычно.

А жизня в «Юности» кипит. Несмотря на формальные строгие запреты, гулянки-пьянки начинаются сразу после ужина и продолжаются до 3-4 утра. Ребят своих, Ивана и Ефима, я вроде бы приучил не приводить компании в нашу комнату, но всё равно выспаться мне трудновато. Они из разных групп и в разных компашках. Оба запасли спиртного по сумке, и то один, то другой прибегают за очередной бутылкой. Грохот, свет. Так что, хотя ложусь я в 11, а то и раньше (я уже писал, что очень плохой свет в комнате, читать и писать трудно), но по-настоящему засыпаю вместе с ними. Я думаю, что скоро деньги у них кончатся. (Хотя у всех здесь — громадные деньги! Один из нашей группы, правда, парень с Севера, признался, что привёз «проотдыхать» здесь полторы тысячи рублей! А Ефим вчера при мне подсчитывал, сколько у него осталось — 420 рублей. Кстати, по национальности он оказался греком и очень этим гордится.)

Кстати, о деньгах. Жду перевод. У меня остались гроши. Обидно. Хотя, конечно, сам во многом виноват — надо было подкопить за год. К следующему отпуску так и будет.

Ну вот, на сегодня и всё. Сейчас попробую, несмотря на сумрак, взяться за «Стройбат»*.

Ещё сообщу, что открыл здесь очень большого, потрясшего меня писателя. Им оказался… Карел Чапек. Ефим привёз с собой книгу его, где есть роман «Гордубал» и пьесы. Я зачитываюсь.

Завтра идём с ребятами, вернее, едем на футбол Динамо (Минск) — Динамо (Киев).

Прощаюсь. Целую вас с Машей. Очень много раз!

До скорого!

Билет взял на 14-е.

Забыл указывать, что корпус — 1, но не беда.

Николай.

19. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

4 сентября 1987 г.  Минск

Здравствуй, Таня-матаня!

Добрый день, жена!

Извини, что пишу на такой бумаге: Иван-подлец без спросу повырывал все листы из тетради — сейчас, вечером, я хватился, а осталась одна корочка-обложка.

В данный момент ты ещё, вероятно, на развратном Юге, но чрезвычайно надеюсь, что завтра ты уже будешь дома и будешь читать мои письма.

Слава богу, депрессия моя почти прошла, жизненный тонус поднялся. Очередной раз подтвердилась народная мудрость, что человек есть существо, ко всему привыкающее* (впрочем, это вроде бы слова Достоевского). Да и самое главное — разрубили один Гордиев узел. Дело в том, что в предыдущем письме я поторопился написать, что мои сожители не слишком отравляют мне жизнь. В ту же ночь часов в 12, когда я только начал засыпать, Ефим-грек припёр бабу, начал поить её чачей (грузинской водкой) и уговаривать на половые игрища. Одним словом, они не давали мне спать до 3-х ночи. А потом ещё Иван припёрся и начал свет врубать. Утром я собрал собрание комнаты и довольно резко им объявил, что приехал сюда отдыхать и работать, а для этого мне надо спать с полдвенадцатого до полвосьмого.  И чтоб — никаких гостей! Ефим обиделся (вообще-то он парень наглый) и побежал проситься в другую комнату. И вот его переселили! На его место сунули было какого-то вновьприбывшего армянина (!!!) с четырьмя чемоданами, но он тут же побежал куда-то к администратору с бумажником и откупил себе отдельную комнату (здесь это в порядке вещей). И вот мы с Иваном пока остались вдвоём. Убрали третью кровать в стену, и теперь комната приобрела сносный вид. Если никого не подселят, то оставшиеся 10 дней пройдут спокойно. Да даже если и подселят, хуже чем с греком не будет — он настоящий сексуально озабоченный маньяк.

Вся наша группа за исключением 5-6 человек отправилась сегодня в лес на шашлыки. Вообще-то шашлыков и мне хотелось бы, но не представляю, как можно жарить шашлыки на 30-35 человек. Да ещё и погода сегодня опять нахмурилась. А вчера было солнце и штиль, так что некоторые смельчаки даже позагорали час-два. Я же с головой ушёл в теннис. За три дня, что играю, уже прояснил силы в общих чертах и приобрёл некоторую известность. Пока нарвался только на одного, играющего сильнее меня, примерно как Головашин*. Есть человек пять равных или чуть послабее меня. Очень колоритно то, что много новых партнёров, которых надо «раскусывать», так что практика моя здесь здорово должна продвинуться вперёд и вверх. Сегодня в совокупности играл 4,5 часа и НЕ проиграл ни разу. Победил по нескольку раз: одного немца из ГДР, пятерых грузин, двух казахов и нескольких русских — все победы посвятил тебе, моя сладость!

Выступать с письмами в журнал «Здоровье» я пока не выступал, но тут ещё почище: меня попросила администрация «Юности» (узнав, что я журналист) войти в состав жюри на конкурс «А ну-ка, девушки!», который состоится послезавтра. Да ещё, наверное, председателем жюри сделают — придётся выходить на сцену, объявлять результаты, а у меня туфли вконец вид потеряли. Впрочем, — это мелочи.

Был на футболе. Эквист* пусть завидует. Видел близко Блохина, Беланова, Лобановского* и т. д.

Походил повнимательнее (?) по Минску: нет, всё же город неплохой. Жаль, что сильно был разрушен.

О деньгах уже в письме не заикаюсь: если 6-го не получу — отправлю телеграмму. Может, письма опять задержались.

Ну, всё. Целую тебя крепко-накрепко!

Не забывай каждый день думать обо мне. Жди!

Муж Н.

20. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

6 сентября 1987 г.  Минск

Здравствуй, жёнка!

(Сейчас читаю письма А. С. Пушкина к жене и именно так он к ней обращался.)

Пишу, может быть, последнее своё письмо отсюда тебе. Ежели завтра не получу денежный перевод, то обижусь и замолчу. Конечно, можно прожить и без денег здесь, но на каждом шагу соблазны и просто необходимости, требующие денег. К примеру, сауна стоит 1 р. 30 к. за сеанс, каждый концерт (а они почти каждый вечер) — 2 р. — 2 р. 50 к. Бутылочка пепси-колы и то 56 копеек — попробуй, попей каждый день. Короче, очень хочется не считать копейки.

Второй день здесь стоит чудесная погода бабьего лета. Днём даже можно часа два загорать. Солнце, тихо — теплынь. Вчера я совершил пеший подвиг, если можно так выразиться. Сразу после завтрака перебросил сумку через плечо и в одиночку отправился, посвистывая, по лесной дороге. Моя цель был — городок Заславль, где ожидал я найти, наконец, старину Белой Руси. И уж так я по карте вычислял маршрут, так тщательно выбирал направление, что в результате пошпандорил в обратную сторону. Одним словом, вместо 10 км (5 туда и 5 обратно) я накрутил на спидометре вдвое больше и чуть не потерял ноги. Правда, были и плюсы у этого казуса — нагулялся по лесу, видел столько грибов, что хоть рыдай — крепкие, один к одному и совершенно не прячутся. Минус же громадный тот, что Заславль оказался обыкновенным райцентром вроде Уварова, а старины в городке только остатки какой-то башни и костёл, который реставрируется. К костёлам же я равнодушный.

Сегодня был конкурс «А ну-ка, девушки!». Я свою роль члена жюри сыграл вполне достойно. Принарядился в галстук, выступал по микрофону делово, блистал даже крупицами остроумия, награды вручал благородно, с достоинством. Это не только моё мнение, но и Ивана. Наметил со своими выдержками из писем выступить в заключительном концерте 13 сентября. (Кстати, поздравь меня в этот день хотя бы мысленно — мне стукнет 34 года (!!?) и 6 месяцев (!).)

Кошмар! Есть здесь, разумеется, и постарше меня — какие-то лысые брюхатые мопсы, но в основном в «Юности» одна молодёжь, и я по-настоящему остро чувствую, что молодость моя прошла и наступило бабье лето жизни и судьбы. Лучше, наверное, отдыхать в доме престарелых!

Каждый вечер гуляю я здесь в одиночестве по тропке вдоль берега Минского моря. Вид очень впечатляющий: широкая гладь воды, острова вдалеке, чайки на воде и над водой и 2-3 паруса скользят бесшумно. Кстати, чайки здешние так истерично, по-кошачьи орут, что невольно вздрагиваешь каждый раз.

«Стройбат» мой идёт туго. Днём не пишется, да и некогда, а вечером начинаются такие шумные оргии по всем этажам, что сосредоточиться очень трудно. Но по страничке, по две стараюсь каждый день добавлять. Но основная работа, конечно, начнётся дома. Сделаю сначала Достоевского, а потом буду приканчивать и «Стройбат»*.

Я забыл, но вроде бы тебе уже завтра на работу? Прими мои соболезнования! А я здесь стараюсь о работе не вспоминать, а если и вспоминаю, то по поводу: а не бросить ли мне её? Эх, сейчас бы на Высшие литературные курсы* — сразу бы судьба засияла всеми гранями.

Да разве ты, жёнка, это поймёшь?

Остаюсь подающий надежды и ещё несостоявшийся литератор, старый обитатель «Юности» deine муж

 Николай фон.

P. S. Целую!!!!!!!!!!!!!

21. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

11 сентября 1987 г.  Минск

Здравствуй, Таня!

Добрый день, meine Frau!

Наконец-то дождался я денег. Большое за это спасибо! А за промедление — выговор. Как бы они (деньги) пришлись кстати вчера в Вильнюсе. Впрочем, деньги… никогда не поздно (?).

Очень мучительно, что так долго у нас с тобой продолжается монологический диалог. Я, правда, перевод ещё не получил, может быть, ты там хотя бы пару слов приписала, но всё равно очень трудно говорить всё время одному и одному, не слыша ничего в ответ. Бог знает, какое у тебя настроение, а я шутить изволю… Короче, приеду, будем разбираться с пристрастием, почему ты за полмесяца не написала ни строки своему единственному (?) мужу! Каракациюн! Щурёнок!!

Теперь — последние новости. Позавчера ездили в Хатынь. Впечатление ещё более у меня сконцентрировалось из-за того, что как раз сейчас читаю здесь «Хатынскую повесть» Алеся Адамовича. Мы с тобой смотрели фильм «Иди и смотри!»*, в основу сценария которого положена эта вещь. Когда всё это видишь на экране, читаешь в книге, находишься далеко от этих мест — это одно. И совсем другое, когда ходишь ногами по самой Хатыни, видишь то место, где стоял тот самый сарай*, слышишь каждые 30 сек. перезвон-вскрик 26-ти колоколов — по числу хат бывшей Хатыни. Даже все фифочки и подергуши истасканные из нашей группы ходили по мемориалу притихшие. Действительно, все музеи Великой Отечественной войны похожи друг на друга, Хатынь — одна.

А вчера ездили в Вильнюс. Началось путешествие неудачно. Только отъехали в 7 час. утра километров 10 от лагеря, как вдруг у автобуса вылетело лобовое стекло. Пришлось возвращаться. Пересели на другой автобус, поехали и километров через 50 сломался двигатель. Но, слава богу, удалось водителю справиться. Поехали. Как потом оказалось на обратном пути — автобусного хода отсюда до Вильнюса всего 2,5 часа.

Когда я был у Мишки Моргуна* на свадьбе, то, сама понимаешь, пробежались мы тогда по городу бегом, впечатления забылись. И вот теперь я открывал Вильнюс заново. Чудесный город! Особенно по сравнению с Минском, это — архитектурное пиршество. Сравнить литовскую столицу можно смело разве что с Киевом*. Я исщёлкал полторы плёнки. Походил по музею истории атеизма, который размещён в прекрасном соборе. Заходил в действующий костёл, действующий православный собор, гулял почти три часа по старому Вильнюсу и позавидовал невольно Моргуну — в прекрасном историческом красивом сохранившемся городе прошла его юность. Напечатаю фотографии — сама посмотришь.

Ну всё, родная моя! Бегу на почту, да потом договорились с Иваном съездить в Минск, купить билеты на футбол «Динамо» Минск — «Жальгирис» Вильнюс; побродить по городу.

Ты мне уже который раз снишься по ночам. К чему бы сие?

Целую в обе щёки и в нос, а также и во все индифферентные части твоего загоревшего (надеюсь!) тела!

Муж Н.

P. S. Больше писать не имеет смысла. В понедельник в 18:00 буду уже в Тамбовском аэропорту.

22. С. П. ЗАЛЫГИНУ

26 мая 1988 г.  Тамбов

Уважаемый Сергей Павлович!

Пожалуйста, найдите время, чтобы прочитать этот материал, внести, если необходимо, поправки и завизировать. Очень бы не хотелось, чтобы в газете прошли неточности.

Хотелось бы интервью получить обратно в возможно более сжатые сроки — Вы были газетчиком, знаете ритм нашей работы.

Заодно высылаю несколько снимков, сделанных фотокорреспондентом «Тамбовской правды» Юрием Сухоруковым.

Материал прошу выслать или на редакцию: 292602, Тамбов, пр. 50-летия ВЛКСМ, 14, «Комсомольское знамя», Наседкину Николаю, или на домашний адрес: 392000, Тамбов, ул. Интернациональная, д. 36, кв. 83.

Желаю вам всего наилучшего!

С уважением

Николай Наседкин.

23. Л. Г. БАРАНОВОЙ-ГОНЧЕНКО

3 сентября 1988 г.  Тамбов

Уважаемая Лариса Георгиевна!

Прошу простить меня за то, что, будучи мало знаком с Вами, осмелился обратиться лично к Вам. Как и все долго пробивающиеся в литературу молодые, увидев уже седину на собственных висках, я потерял, видимо, чувство меры и субординации. Ещё раз — простите!

Просьба же моя проста. Если Вас не затруднит, посмотрите то, что находится в этой папке. На мой взгляд, повесть об армии (хотя «Стройбат» и трудно назвать повестью, но суть не в определении жанра), такие рассказы, как «Супервратарь», «Встречи с этим человеком», «Сказки бабушки Алёны» и некоторые другие (вероятно — не все!) вполне могут составить небольшой сборник. Но это, конечно, только на мой взгляд.

Единственное на что надеюсь, что Вы не посчитаете моё творчество графоманией и прочитаете рукописи внимательно.

Буду ждать Вашего решения.

С уважением

Николай НАСЕДКИН.

П. С. Если можно, передайте, пожалуйста, мой привет и наилучшие пожелания Александру Фоменко*.

Н. Н.

24. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

27 октября 1988 г.  Дубулты

Здравствуй, жена!

Здравствуй, единственная! (Я — не многоженец.)

Таня, здравствуй!

Пишу коротко и общо. Самые первые впечатления. Во-первых, всё хуже, чем было два года назад. Во-вторых, — всё намного хуже, чем было в 1986 году.

Из Москвы я добирался до Риги целые сутки на тихоходном пассажирском поезде. Приехал в 23 часа, уставший, голодный. Боялся потревожить соседа по комнате, но здесь, к счастью, подфартило — моего сожителя (какой-то чеченец из Грозного) нет до сих пор, так что я блаженствую пока уже третью ночь в одиночестве. Хотя, с другой стороны, уже и тоска — здесь также нет в номере радио, а В. Пирожников* со своим магнитофоном (который [магнитофон] меня в прошлый раз даже временами и раздражал) сейчас далеко. Но что интересно, сюда приехал в качестве руководителя семинара некий Владимир Славецкий, который мало что из Липецка, но ещё и учится на ВЛК в одной группе с Володей Пирожниковым.

Но это всё — подробности. А суть в том, что я в семинаре не у Ланщикова. Дело, как он мне объяснил, в том, что меня (как опытного уже семинариста) включили в слабую группу на усиление. Но сам Анатолий Петрович очень хочет поглядеть мою статью, которую я здесь напишу. Это одно. А второе, он с интересом узнал о «Стройбате» и, видимо, хочет прочесть. Это важно потому, что он руководит семинаром вместе с Ларисой Барановой-Гонченко* (на её имя как зав. редакцией «Современника» я и послал рукопись), а у них в семинаре ещё и Саша Фоменко* (редактор «Современника», через которого — если возьмут! — будет идти моя рукопись). Но сама Лариса и Саша приедут после 7-го ноября. Как и Паша Горелов* (через которого идёт статья о Достоевском).

Да, не сообщил самого главного: семинар нынче аж до 19 ноября. Так что если будут ТАМ* интересоваться, сразу их настрой, что я приеду не скоро.

Ещё сообщу, что меня избрали старостой семинара. Руководители: Юрий Борисович Борев — доктор фил. наук, автор 12 книг, в том числе и учебника для вузов «Эстетика». И Валентин Петрович Лукьянов — главный редактор журнала «Урал». Человек очень доброжелательный (судя по всему), и я очень жалею, что у меня нет с собой рукописи «Стройбата» или рассказов. Но, надеюсь, мы с ним подружимся, и я, может быть, опубликуюсь в «Урале»*. Дай-то бог!

Ну вот пока и всё!

Привет всем, а особливо — Н. А. Б.!

До скорого, любимая!

Ich.

P. S. Только что, утром, ко мне вселился сосед. Им вместо чеченца оказался знакомый мне по прошлому семинару Сергей Куняев — сын поэта Станислава Куняева. Малый, как я знаю, с самомнением и ярый славянофил (ярее Пети!*).

25. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

5 ноября 1988 г.  Дубулты

Здравствуй, жена!

Нарушаю своё слово и пишу тебе, хотя грозился не браться за перо, пока не получу от тебя весточки. Но — тоска заела, да и с праздником хотя бы символически поздравить твою вредную натуру надо.

Итак — с праздником Сверхвеликого Октября! Взаимно — от твоего имени — поздравляю и себя. Спасибо!

Теперь о тоске. Она проистекает из, по крайней мере, трёх источников. Первое: не нравиться мне всё же этот семинар в целом и по частностям. Нет того общения, того разговора о литературе, нет той атмосферы, что два года назад превратили для меня семинар в большой праздник. Меня уже обсудили,  удовлетворения мне это обсуждение не дало, с руководителями семинара особого контакта не возникло и теперь уже, видимо, не возникнет. Из ребят сошёлся с одним Кази-Магометом Тоторкуловым из Кисловодска. Мужик он неплохой, сдружились мы хорошо, но у него есть один крупный недостаток — он богат. А ты знаешь, что в этом вопросе я щепетилен, так что, попробовав в первые дни быть с Казимом (так мы его зовём) на равных, сейчас вынужден то и дело уклоняться от совместных поездок в Ригу и т. п.

Вот и то второе, что нагоняет тоску — увы, деньги тают, как прибалтийский снег. Катастрофически. Последние дни мне придётся покупать только газеты. Сразу скажу для тебя, отрава, огорчительную вещь — приеду без подарка. И главное не в деньгах (хотя и в этом тоже), а в том, что здесь в Латвии творятся всякие интересные дела. Подробности в газетах, которые я привезу, а сейчас скажу только, что все дефицитные товары официальным решение убраны с полок и продаются по талонам или по паспортам с латвийской пропиской. Какие там дезодоранты — в магазине тишина, как в Тамбове! Вообще здесь стало для «чужаков» очень неуютно. Купил я, правда, в первые же дни фотобумагу, шарики теннисные, чехол для ракетки, пару книжек — вот и всё. Казим же (сообщаю для сведения) привёз с собою ровно тысячу рублей. Поэтому и тяжело с ним дружить.

Третье составляющее моей хандры — погода. За две недели было только два ясных дня, а остальное — ветер, мокрядь, мзга и неуют. Море отнюдь не смеётся.* Чёрное — всё же лучше.

Ну, а четвёртое, конечно же, — тоска по дому. По тебе (так и быть! сознаюсь!!) соскучился. Весьма надеюсь, что ты ведёшь себя прилично, скромно и хорошо. Если моя тоска усилится, я приеду раньше — многие уезжают или собираются уехать до срока. Посмотрим.

Сосед мой, Сергей Куняев, сейчас вот отправился домой в Москву. Я опять пока остался один в двухкомнатном номере. Мы с ним жили по разным комнатам, не ссорились, но и не подружились. Правда, он был у нас в семинаре как раз на моём обсуждении (он приезжал как спецкор от журнала «Москва») и очень хорошо отозвался о моих работах. А я его начал уважать после того, как прочитал статью, над которой он здесь работал. Называется — «Смерть поэта», о том, как УБИЛИ С. Есенина. Очень доказательная и страшная статья.

Ну вот пока и alles*.

На всякий случай сообщаю, что сюда можно позвонить по телефону на вахту: заказать Юрмалу, телефон 6-49-447 и попросить, когда ответят, пригласить меня из комнаты 52. Многим здесь уже звонят. В автомате, к сожалению, Тамбова нет. Но это — на крайний случай, а пока надеюсь получить письмо.

Целую сто раз и чувственно!

Муж.

26. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

7 декабря 1988 г.  Тамбов

Здравствуй, жена!

Скажу честно, писать письмо не очень-то хочется. Я бы лучше «живьём» поговорил. Настроение под стать погоде — нудное. Видимо, и эта премерзкая погода, и смерть С. С. Милосердова* (опять мне некролог писать пришлось) так действуют на меня, что очень тяжело на душе, тоскливо. Дома сидеть мочи нет, а идти куда-нибудь вообще не хочется, так что сготовлю быстро, поем, посмотрю телек и рано ложусь спать, а ночью несколько раз просыпаюсь, сердце давит и боюсь умереть неожиданно и резко. Само собой, ни о какой работе речи пока нет, тем более, что вернули «Стройбат» из «Знамени» и рассказы из «Волги» — руки опускаются. И зачем ты уехала так не вовремя? Специально пишу тебе так тоскливо, чтобы во время увеселений там стала ты посерьёзнее.

Но самое мерзкое, что и на работе — сплошная мерзь (?). Дело в том, что в понедельник, когда я должен был находиться в Ленинграде (как я жалею, что не поехал!), утром произошёл безобразный инцидент с Эквистом*. Он мне при всех на пятиминутке и совершенно безобразным тоном начал вдруг выговаривать, что-де в пятницу я без разрешения (!) ушёл раньше и без разрешения (!!) взял машину.

— Ты вообще много стал себе позволять! Обнаглел! Считаешь себя важным лицом в редакции! Решения принимаешь! Под защиту кое-кого берёшь!.. — орал сей деятель.

Я же ждал его в пятницу целых четверть часа, чтобы отпроситься на «Литпятницу»*, просил его дать мне машину, не стал реагировать на его мерзкий тон («Что-то ты часто стал раньше уходить! Ты ж не писатель, а журналист в первую очередь!» и т. п.), каким он от лифта разговаривал со мной при вахтёрше, и в конце концов я понял ситуацию и его слова так, что после всех этих гундосых выговоров, он соизволил разрешить Геннадию* по дороге подбросить и меня.

Когда же в понедельник вдруг началась эта фантасмагория, и когда он начал вопить, что «писатели» ему в редакции не нужны, я тоже взорвался и ответил примерно так:

— Я ещё Фурсову не раз говорил, скажу и тебе, так как ты в этом его повторяешь, что до тех пор, пока ты не начнёшь писать острые, злободневные материалы на первую и вторую полосу, ты для меня как редактор авторитетом не будешь.

Он, естественно, услышал только слово «авторитет» и завопил:

— Ах, я для тебя не авторитет? Вот, наконец-то, ты и сознался!

Я: — Я не преступник, чтобы сознаваться, я тебе прямо говорю, что думаю.

Он: — Я знаю, почему ты в «Тамбовскую правду» отказываешься перейти — там пахать придётся. Я тебя не гоню, конечно, но здесь ты кайфуешь и обнаглел.

Я: — Уж кто из нас больше работает, наверное, со стороны лучше видно.

Он: — Ты что думаешь, тебя укоротить нельзя?

Я: — Да если на то пошло, то я могу сделать так, что ты не будешь редактором!

Он: — Ну, это не тебе решать!

Я: — А если ты думаешь, что это в обкоме решается, то ошибаешься, так что не зарывайся шибко!

И тут при общем молчании встревает Катерина*:

— Николай, что ж ты думаешь, что ты больше всех работаешь?

Я: — А ты вообще молчи! 230 рублей ни за что получаешь! Я вообще против должности замредактора — всегда это говорил и говорить буду!..

Вот такая сцена в общих чертах произошла. Теперь ты понимаешь, с каким настроением я хожу на работу. С Катериной, правда, вроде бы, отношения остались без изменений, а с ним всё натянуто, как трос. Сегодня было собрание по подготовке к аттестации, выбирали аттестационную комиссию — как ему не хотелось, чтобы я в неё попал (хотя до Юрмалы он сам предупреждал, что меня включат в её состав), а я и не настаивал. Прихожу на работу, укрываюсь в своём кабинете и стараюсь пореже в коридор выходить — все какие-то чумные, все на него поглядывают — одни снизу, другие с опаской…

На этом прерываю свои излияния. Следующее письмо — обещаю! — будет веселее. А пока поздравляю тебя с завтрашним днём рождения и напоминаю, что буду по-настоящему поздравлять в Новый год. Очень уже соскучился по тебе, отрава. Приезжай!

До самого скорого свидания!

Муж Николай.

P. S. Клавдии Герасимовны* так пока и не было. Загляну к ним, может быть, в выходные.

27. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

11 декабря 1988 г.  Тамбов

Здравствуй, Таня!

Здравствуй, моя родная и единственная!

Вообще-то, я на тебя сердит! Ты ещё короче письмо не могла написать? Или очень торопилась на «массовое чаепитие»? Смотри мне, если не получу письмо от тебя на 16… страницах, домой не пущу — так и знай!

Кстати, почему не напишешь о дне возвращения? 18-го или 24-го? Клавдия Герасимовна собирается к этому празднику (твоему возвращению) принести чего-нибудь вкусненького.

Оне у нас вчерась (в субботу) побывали, в ванночке помылися и чайку откушали, а потом, соответственно, почитали книжицу о жизни большого пиита М. Кольцова… А если серьёзно, то всё у них, по словам К. Г., хорошо, мартышка* здорова, Славик* шастает на охоту в любую непогодь, получил уже гараж, а ордер на квартиру — на следующей неделе. Так что успокойся и больше думай обо мне.

Получил большое письмо от Володи Пирожникова*, а только что вот сейчас мне почтальонша вручила пакет из Хабаровска: Игорь Литвиненко, зав. отделом критики журнала «Дальний Восток», с которым мы были в одном семинаре в Дубултах, прислал мне свою книжку с дарственной надписью.

Я же сейчас, дописав письмо тебе, пойду на почту отправлять сразу четыре пакета: «Стройбат» — в «Октябрь», рассказы — в «Студенческий меридиан», «Урал» и «Работницу». Пущай шастают рукописи по белу свету — всё какая-никакая надежда.

Теперь о быте. Вчера сотворил грандиозную стирку, так что чуть в спине не переломился. Конечно, качество отстирывания, может быть, и не соответствует международным ганьшинским стандартам, но важен прецедент. Также вчера соорудил грандиозный супище из останков индейки. Индейка, подлая натура, жиру почему-то не дала, так что пришлось в поджарку добавлять весомый кус масла. Но получилось вполне съедобно. А сейчас на плите у меня жарятся вымоченные грибы. Таким образом, живот мой не думает сдавать позиции и исчезать. Пущай, гад, толстеет!

К слову, на кухне у меня произошла детективная история, а именно: в холодильнике, я отлично помню, находилась банка каких-то консервов. Я иногда мельком думал, что в трудную спешную минуту вспорю ей (банке) брюхо и амкну содержимое. В одну из таких минут кинулся, а банки — тю-тю! Хотел сгоряча побежать и заявить в милицию, но вспомнил, что там меня не любят, и смирился. Поплакал только. Жалко банку!

Впрочем, хватит балагурить. Теперь о серьёзном. Наш начальник* оказался сволочнее, чем я думал. Он — очень и очень непорядочное дерьмо (хотя, разве бывает — порядочное дерьмо?). Как я тебе писал, наш скандал произошёл в понедельник. Неделя прошла в натянутых, но вполне корректных отношениях. Больше того, в четверг я его выручал: в половине шестого вдруг выяснилось, что нет дежурного (по графику Светка*, но она с больничного тогда ещё не вышла), а все уже разошлись, кроме меня (я теперь принципиально сижу до 17:30), так что он кинулся ко мне: «Николай, выручай!» И я отдежурил, сидел до полдесятого, да ещё номер был жуткий, официальный. Так вот, а в пятницу уже после обеда еду с Геной* в обком за бумагой, и Гена мне рассказывает чудную вещь: оказывается, этот деятель ещё в пятницу начал звонить в гараж, потом домой к нему, орать и угрожать, а в понедельник, запугав его, заставил написать объяснительную, что-де Наседкин вышел и заставил меня везти его в центр города без разрешения редактора. Я сразу из обкома захожу к нему и спокойно спрашиваю:

— Зачем ты начал на меня бумаги собирать?

Он: — Ну я же тебя не наказал, чего ты волнуешься?

Я: — Меня наказывать, во-первых, не за что, во-вторых, зачем надо это втихомолку делать, а в-третьих, тебе это бумаготворчество чести не делает.

Он: — А как я должен поступать, если ты за моей спиной группировки против меня собираешь?

Я, конечно, плюнул и ушёл. Во вторник будет собрание журналистское, на котором я дам последний бой (не в смысле, что надеюсь на победу, а в смысле, что не стоит с такими негодяями тратить нервы), а потом замолчу и замкнусь, но…

ВНИМАНИЕ, САМОЕ ГЛАВНОЕ: с нового года я ухожу из редакции. Это я решил твёрдо. Попробую поговорить с Овсянниковым* и Бубенцовым*, чтобы меня взяли на договор в отдел культуры*. Я буду делать 4-5 материалов в месяц на сто рублей и каждый день дома за письменным столом нарабатывать на полсотни. Детали мы обговорим с тобой, но решил я твёрдо, сердце моё после каждой стычки больно бьётся, и волосы седеют, и жизнь уходит. Так что нахрена мне вся эта оперетта?!

Короче, приезжай скорей, моя голубка! Я всерьёз скучаю и тоскую! А ты, кстати, тоже тратишь там свои драгоценные дни ни за понюшку табаку.

Жду! Целую сотню раз! До свидания!

Николай-муж.

P. S. забыл сообщить, что вчера проявил плёнки — всё получилось неплохо, сегодня буду печатать фотографии.

P. P. S. Мои письма старайся НЕ РАЗБРАСЫВАТЬ (Н. Бухарин в своё время пострадал из-за своей беспечности).

28. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

18 декабря 1988 г.  Тамбов

Здравствуй, Таня!

Здравствуй, почти что больше жизни любимая моя жена!

Пишу тебе, по-видимому, последнее письмо. Сколько же можно переписываться — дети от этого не родятся. Кстати, о половой жизни вообще: не знаю, кто там на тебя глаз положил, но постарайся прочитать в предпоследней «Литературке» статью о СПИДе. Это какой-то кошмар — большинство случаев заражения у нас в стране происходит внутрисемейно, то есть муж жену одаривает или жена мужа. Так что все эти сказочки о «группах риска», о том, что весь этот СПИД где-то по тёмным углам подхватывается — устарело. Так что, блюди себя строго, бери пример с меня.

Теперь о текущем. К сожалению, радостей мало. Я все последние дни живу в ожидании перемен в своей судьбе. Дело в том, что Герасин, Акулинин и Кучин* ездили в Москву на пленум Союза писателей РСФСР. А Кравченко* мне в это время сказал, что они там будут пробивать ставку литсотрудника в областное бюро пропаганды литературы (которым Акулинин заведует) и, дескать, если пробьют, то на это место могут взять меня. А это — 110 рублей оклад, за каждое выступление по 8 рублей и целая бездна времени, чтобы писать в газеты и для вечности. Лучше не придумаешь. Но, увы, вчера на литпятнице выяснилось, что ставку эту не дали. Так что придётся как-то решать судьбу по-другому. Но в «КЗ» оставаться, конечно, нельзя.

Вчера я позвонил Фурсову и сказал: вы обещали по-джентльменски отдать мне моё досье, когда будете уходить из редакции, а слово не сдержали.

Он: — Что там у вас происходит?

Я: — Да ничего, просто Эквист сейчас использует это моё досье, которое вы, получается, передали ему по наследству, в неблаговидных целях.

Он: — Ну мне как-то неудобно теперь, но я поговорю с Эквистом.

Так что в понедельник я должен его маленько урезонить.

Что касается ещё неприятностей. Получил вчера письмо из «Лит. России» от зав. отделом критики В. Сухнева. Пишет, что статья* моя, которую ему передал зам. редактора, кажется ему недоработанной. Короче, чтобы угодить ему, надо прочесть толстенный роман какого-то Соколова и вставить его разбор в статью. Короче, я сегодня же отпечатываю её и шлю в «Литературку», а затем в «Огонёк» и «Книжное обозрение».

Пару слов о быте. За-му-чил-ся!!! Пища кончается молниеносно, пыль ложится на всё катастрофически, бельё накапливается курьерски, какая-то грязь повсюду, мусор в ведре растёт, как на дрожжах… Короче, — приезжай, бога ради, скорей!

Шлю тебе на память фотографию, которую ты почему-то забыла взять с собой.

Отвечаю на вопросы. Клавдия Герасимовна вчера были-с. Принесли винегрет очень вкусный и блинчики. Шимпанзёнок у них здоров. Слава шастает на охоту. Ордер пока почему-то ещё не дали. Цветы я через день поливаю все, кроме той жирной капусты, которая в маленьком горшочке. Даже из бутылки с узким горлышком невозможно полить её. «Подвижек» с библией* нет, потому что нет денег. Но я должен на следующей неделе делать материал с епископом Евгением и тогда, может быть, что-то и прояснится.

Узнав, что ты, извини за грубое слово, таскаешься там по театрам, я тоже слегка расслабил себе вожжи и вчера сходил в «Аврору» на «Кабаре»* (кстати, Сергей* в отпуске, так что впервые пришлось смотреть фильм за свой счёт, может быть, поэтому он мне не понравился), а сегодня пойду на другой фестивальный фильм «Очи чёрные»*, тем более, что в понедельник надо на него выдать рецензию в «Кинозал».

Ещё развлекаюсь тем, что слушаю новую пластинку, которую вчера купил. Называется — «Траурные мелодии». Вещь — блеск. Врублю её на полную громкость, сижу, слушаю, а волосы на голове медленно встают дыбом и седеют, седеют, седеют.

Ну вот, наверное, и все новости.

Очень соскучился по твоей ругани! Приезжай скорей!

Целую тебя триста восемьдесят четыре с половиной раза!

Твой единственный муж Николай.

П. С. Забыл сообщить, что проверил билеты журналистской лотереи. Поздравляю, мы с тобой выиграли: дырку от бублика, пятую ногу от собаки и веру в торжество идеалов коммунизма.

Н.

29. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

1 сентября 1989 г.  Москва

Здравствуй, Таня!

Хорошо, что сразу не накатал тебе письмо — оно вышло бы чересчур мрачным. Москва встретила меня пасмурностью, дождём, суетой и грязью. Общежитие, как уже сказал, поразило своим неуютом. Грязь — неимоверная. Сначала меня вселили в 724-ю комнату, которая находится рядом с холлом, а там — телевизор, лифт и телефон. Но, слава богу, не успел я толком расстроится, как кто-то постучал в дверь и крикнул: «Коля, открывай!». Оказался — Владимир Славецкий, который учился с Володей Пирожниковым, который сам из Липецка и которого я узнал в Дубултах на последнем семинаре критиков. Он меня быстренько устроил в свою комнату.* Тоже не бог весть что, но, по крайней мере, тишина и спокойствие. Но и всё равно — комнаты отвратные. Оказывается, нет даже раковины, как говорится, все удобства во дворе, то бишь — в коридоре. Кухня тоже общая и такая грязная, что готовить в ней душа не лежит. В своей комнате я уже второй день убираюсь. Вчера смёл первый слой грязи и паутины, сегодня отмывал всё уже капитально. Но всё равно — ужас. Особенно после нашей пыльной, но все равно чистой и милой квартирки. Мебель здесь — из фантастического сна, столько в ней пыли и ветхости. Короче, сама со временем всё увидишь.

Насчёт денег ты меня сегодня поразила. Ты что не представляешь, как в Москве вообще деньги летят, а в первые студенческие дни особенно. Я уже купил тряпку, тарелки, стаканы, ложки, тазик и т. п., и т. д. Надо ещё миллион мелочей — щётку для одежды, щётку для обуви, веник, чайные чашки, зеркало, утюг, кастрюлю и т. д., и т. п. Одним словом, когда я узнал, что стипендию нам дадут только 25 сентября, я чуть в обморок не упал. Придётся временно ничего из нужных мелочей не покупать. Единственное меня поддержало известие, что вышел сборник с моей статьёй* и в конце сентября дадут деньги. Как-нибудь протяну. Но самое главное, конечно, чтобы за выходные от тебя пришли 50 рублей — мои экземпляры надо выкупить срочно в понедельник. А тут ещё проблема: ведь паспорт и военный у меня на прописке, так что придётся упрашивать выдать перевод по удостоверению Союза журналистов.

Очень меня тревожит — что с Алёшкиным. Никак не могу дозвониться, а Павел Горелов уверяет, что Пётр должен быть в Москве.

Завтра, если не дозвонюсь, поеду на дом, может, у них что с телефоном случилось.

Выяснил по карте, что Моргуны живут рядом с нашим общежитием, полчаса не больше пешим ходом. Через недельку пойду к ним с визитом.

Сегодня были первые две лекции. Очень интересно видеть себя снова в роли школяра. Правда, в числе ВЛКашников немало мужиков седей меня, уже явно пятидесятилетних (почти). Я пока ни с кем не познакомился. А следующие занятия только во вторник в 11:30.

Ну вот пока и все новости. Хотя нет, забыл тебя порадовать: когда тащился с вещами и уже добрался до самого общежития, меня при переходе через улицу совсем уже было сбил «Москвич», но в самый последний момент он ткнулся в мой набитый чемодан и замер. В тот момент я окончательно понял, что нахожусь в столице и надо темп жизни менять.

Из наставлений мужа жене я забыл прописать один пункт: а именно — когда т. Акул. (фамилию не расшифровываю из-за конспирации) передаст тебе две банки «жидкости»*, запечатай их стеклянными крышками. Зачем же добру пропадать!

И ещё пожалуюсь: оказывается, у нас будет иностранный язык, так что придётся перебазировать сюда словари и долбить проклятый дойч.

Ну всё. Жду денег, жду писем, жду пересылок писем. Запомни и запиши: в экстренных случаях можно позвонить на вахту общежития по телефону 202-13-01 или в учебную часть курсов — 202-48-60 и попросить написать на моё имя короткую, записку типа: «Срочно позвони» и т. п.

Очень надеюсь, что ты живёшь там спокойно, соблюдаешь первый пункт наставлений и скучаешь по мне. Я, кстати, соскучился!

Целую один раз.

Муж Николай.

30. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

1 октября 1989 г.  Москва

Таня!

Даже здороваться с тобой не хочу! Что там у тебя случилось? Почему вдруг забастовала с письмами? Я уж прямо и не знаю, что тем же Алёшкиным говорить. Объясни хоть в чём дело.

Я ж тоже не могу в пустоту писать. У других не то что письма, у многих уже в гостях семейные побывали. Правда, я тоже сегодня получил телеграмму, что завтра приезжает, вернее — проезжает через Москву Вадим Николаевич*. Он уже окончательно обменялся. Может быть, переночует. Но дядя — не жена, горячей пищей не накормит.

Одним словом, или кончай свои закидончики, или объясняй всё толком, а то мне здесь и так не сладко живётся, хоть бросай всё к чёртовой матушке.

И посылки до сих пор нет. Отправила? Особенно перчатки, олимпийка и бумага нужны.

Впрочем, пока кончаю. Жду непременно отклика. Нам с тобой жить-то осталось, когда же перестанем глупостями заниматься?!

Срочно передай Бандурину* листок с вопросами и пусть он ответит на этом же листке сразу — очень срочно всё нужно. Здесь темпы бешеные и никто ждать не будет.

Жду.

Николай.

Назад  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  Далее