25. Наташа V

Никогда не верил, что знакомство в Интернете может перерасти в ­близкое общение, в настоящий оффлайн роман.

В московском издательстве «Алгоритм» вышел мой глобальный труд «Достоевский: Энциклопедия». В предисловии я указал свой электронный адрес. Мэйлы-отклики начали прилетать со всех концов света. Среди них оказалось и восторженное послание из украинского Луганска от некоей Наташи, которая как раз творит-создаёт диссертацию по Достоевскому. Отвечал я всем, ответил и хохлушечке Наташе. Тем более, что Луганск для меня был и оставался никаким не украинским, а самым что ни на есть русским и родным городом — как уже упоминал, в отрочестве и юности я там и гостил, и даже жил почти год у дядьки. Само собой, упомянул об этом в ответном письме. Наташа заинтересовалась, захотела подробностей…

Короче, завязалась переписка. Что оказалось? Оказалось, что Наташе двадцать два (на 29 лет меня моложе!), что она умница редкая, что она очень стройненькая и высокая (почти на голову выше меня!), с ещё совсем детским миловидным личиком и огромными глазами ангела на пол-лица.

Как раз ещё в самом разгаре был второй — садомазохистский — этап наших с Леной отношений: она уже объявила о нашем разрыве-расставании, но ещё жарко изменяла жениху-суслику со мной.

Сам не знаю, зачем и почему, но я сообщил Наташе о только что пережитом и якобы уже полностью закрытом бурном романе с её ровесницей и дал ссылку на Интернет-страничку Лены. Наташа тоже писала стихи, но, судя по присланным образцам, весьма наивные и угловатые.

Забегая вперёд, скажу, что поэтическое её мастерство бурно и стремительно расцвело, как только любовь расцвела в её сердце! Вот, к примеру, одно из таких творений:

Наташа вскоре тоже открыла свою страничку на «Стихи.ру», и со временем они с Леной стали переписываться-общаться в Инете, заделались подружками.

Но я пока не об этом.

Наше с Наташей (Чудом, как стал я её звать-величать) виртуальное знакомство начало стремительно перерастать в нечто большее. Оно и понятно: играли в этом свои сближающие роли и Достоевский, и Луганск, и поэзия, и чудо-характер девочки, и её возраст, и внешность (всегда втайне мечтал о подружке выше меня ростом!)… Впрочем, если быть до конца откровенным, толкнули меня на эту любовную во всех смыслах авантюру в общем-то два обстоятельства: пылкая, ощущаемая даже на расстоянии влюблённость Наташи в меня и страстное моё желание избавиться от болезненной тяги к Лене, поставить наконец полную окончательную точку в наших с ней агонизирующих и никак не умирающих отношениях, заместить её в своём сердце…

Не прошло и полгода, как в нашу дружескую переписку с Наташей начали проникать мотивы, скажем так, интимной лирики. К примеру, отвечая на её вопросы, я между литературно-погодными новостями сообщал следующее:

Она мне доверительно писала о некоем Саше, который наконец появился в её жизни, робко за ней ухаживает. Как со временем выяснилось, личная жизнь девушки была не очень удачной: года за три до нашего знакомства у неё случился грустный опыт взаимоотношения полов, её детски-романтическая натура, чувствовалось, была потрясена, сбита с толку, и она только-только начала приходить в себя, снова надеяться на счастье, встречу, принца, любовь, личную жизнь, замужество…

Однако ж, от письма к письму прояснялось, что этот новоявленный высокий (вот уж достоинство!) Саша, что-то не зажигает, не воспламеняет, не будоражит Наташины чувства — уж Бог знает, почему.

Да, дошло у нас дело до виртуальных поцелуев, перешли мы со временем на «ты», письма-мэйлы наши становились всё более пылкими и откровенными, фотографии перелетали из компа в комп стаями, началось телефонное и sms-общение…

И вот в октябре, когда минул почти год после начала знакомства, я решился на кардинальный шаг: ни слова не говоря Наташе, сюрпризом отправился в Луганск. В городе этом я в последний раз бывал в январе 1982-го, аккурат в те дни, когда Наташа только-только родилась на свет. Сразу скажу: цель вояжа в голове у меня сформулироваться точно и ясно никак не могла, вполне чётко расшифровывалась только концовка: по крайней мере, хоть взгляну на город моей юности…

И тут случилось нечто странное. Напоминаю: в мае, за полгода до того, Лена окончательно закрыла для меня доступ к своему телу и взялась вовсю готовиться к свадьбе со своим сусликом Лёшей — они уже делали ремонт в его комнате, где собирались счастливо жить и размножаться. Вполне естественно, что мы с ней в очередной раз тотально прекратили общение, в последние недели даже и не здоровались, хотя сталкивались на работе каждый день. И вот, когда я уже мчался на автобусе в Воронеж, где должен был пересесть на поезд до Луганска, в мой мобильник вдруг впорхнула эсэмэска от Лены:

Ни хрена себе! В Доме печати знали, что я еду в Луганск, и вот она, судя по всему, тоже узнала об этом и даже догадалась — зачем. Я с иронией поинтересовался: с чего вдруг такая вселенская грусть? Она ответила, что вновь и теперь уже точно навек рассталась со своим Лёшей…

Вот уж нашла время! Так я про себя подумал, а ей философски посоветовал не грустить и надеяться на счастье впереди. Вояжное настроение, слава Богу, она мне не сбила, не затуманила. Хотя (чего ж кривляться?) весть о разрыве с сусликом бальзамом пролилась на мою истерзанную душу: я был более чем удовлетворён! (Ведь говорил ей, предрекал этот разрыв!)

В Луганск поезд прибыл рано утром, на новый (для меня) громадный вокзал. В восемь часов я позвонил Наташе на домашний. Она, само собой, была так ошеломлена, что потеряла дар речи. Чтобы дать ей время придти в себя, я мудро посоветовал не отменять занятия в колледже (она там подрабатывала — преподавала западную литературу) и встретиться часа в два, тем более, что мне надо было поздороваться-пообщаться с городом. На том и порешили. Я снял номер в привокзальном вполне приличном отеле, состоящий из гостиной и спальни, в убранстве которой ощущался намёк на блуд: необъятная кровать с двумя подушками и раковина рядом с ней… Ещё бы биде присобачили!

Без четверти два я стоял у главного входа в вокзал. Перед этим я, купив карту-схему, уже нагулялся-набродился по Луганску, навспоминался, даже всплакнул на тихой особнячковой улице Братьев Палкиных в самом центре города, которая в мои времена именовалась 2-й Донецкой, так же утопала в садах и где мальчишкой из Сибири я впервые до отвала объедался вишнями и абрикосами…

Наташу я углядел-узнал издали. Сердчишко как у мальчонки прыгнуло, комплексы в душе всколыхнулись: к таким девушкам — модельного роста и с ногами от шеи — я и подходить никогда не дерзал! А тут она сама подошла, да ещё и смотрит хоть и сверху вниз, но так робко и вместе с тем радостно, что я чуть уравновесился, сделался любезным и болтливым.

Вскоре мы сидели у меня в номере, я угощал гостью фантой и шоколадом, пытаясь изо всех сил поддерживать светский разговор. Она сняла пальто, осталась в строгом брючном костюме, сидела напряжённо, сложив детские свои ладошки на острых коленках, явно робела. Впрочем, робел и я — всплеск болтливости иссяк-утих. Мы оба словно проглотили по замороженной селёдке. Надо было срочно что-то придумывать, иначе ситуация грозила заползти в тупик. Впрочем, средство известно давно и придумано не нами.

— Наташ, — предложил я, — может, в честь встречи — шампанского? Я, правда, как ты знаешь, сейчас не пью, но чокнуться с тобой — с удовольствием…

Она неопределённо улыбнулась, но я уже и не ждал согласия-подтверждения: накинул куртку, выскочил на улицу и в привокзальном комке купил праздничную бутылку, коробку конфет, бананов.

Наташа чинно пригубила вина, отставила стакан. И вот тут я, поддавшись искушению и дабы всё же направить действо в более доверительное и жизнерадостное русло, ухарски махнул рукой:

— А-а, ладно, и я за компанию выпью!

Налил и себе полстакана…

Но вскоре выяснилось, что это вряд ли поможет сгладить-растворить неловкость первой встречи: Наташа, как выяснилось, к спиртному, даже такому невинному, была равнодушна, употребляла глоточками, а я, в свою очередь, опасался увлечься-переборщить и тоже ограничился только стаканом тёплой шипучки…

И что же дальше делать?! Эта мысль-тревога зудела в мозгах. Можно было, конечно, предложить девушке погулять по городу, сходить в театр или кино, может быть, и в ресторан… Я раскрыл рот, чтобы нечто из этого ряда и озвучить, как вдруг (клянусь — экспромтом!) выдал:

— Наташ, можно дикий вопрос?

— Да.

— А что если мы расстелем постель?..

Ситуация для меня явно была в стиле дежавю — мы даже ещё не поцеловались.

Она потупилась, молчала с полминуты, тихо выдохнула:

— Давай…

Я перевёл дух и тут же воспарил.

Шустро подготовив ложе, я взялся раздевать Наташу, которая успела только пуговички на жилетке своей стеснительно расстегнуть. Когда я, стянув с девушки последнюю тряпочку, отступил на шаг и увидел-рассмотрел её обнажённой, я натурально впал в восторг. В голову влетали банальные сравнения с тростинкой, стебельком, былинкой... А как ещё можно метафорично представить-охарактеризовать такую невероятно гибкую тонкость и телесную нежность, ангельски красивую бесконечность линий юного девичьего тела?! Я обвил его руками, сомкнул ладони на спине, почувствовать атласность совсем детской кожи, поцеловал левый сосочек, приложил к нему ухо и услышал-почувствовал под упруго-податливым холмиком груди взволнованное биение робкого сердца...

Ах, какой начался праздник! На удивление, в первый же вечер секс оказался вполне ладным, сладким, нежно-бурным и ненасытным. Сказались, конечно, и затянувшиеся постные периоды в жизни каждого из нас перед встречей, но и пресловутая постельная близость-гармония, несмотря на великую разницу в возрасте, росте и темпераментах, возникла-проявилась между нами тотчас.

Уже поздно ночью я на такси отвёз Нату домой, вернулся, счастливый и удовлетворённый во всех смыслах, в гостиницу, уже завалился было спать, как вспомнил о мобильнике. Достал из сумки, включил — через минуту, пошарив в эфире, тот выдал-высветил на дисплее эсэмэску, которая была послана ещё днём:

Я не утерпел и отправил совершенно хулиганский ответ:

Сотик мой помолчал, подумал и минут через десять (как потом выяснилось, Лена в это время уже спала и проснулась-сообразила не сразу) нарисовал ответ:

Счастья и было — выше головы. Все три дня, пока я гостил в Луганске, заканчивались дивными постельными вечерами. Правда, оставаться ночевать у меня в номере Наташа всё же не решалась, боясь за сердце матери. Но в гости меня пригласить не побоялась.

Отец был на работе, а с матушкой мы чудесно пообщались. Естественно, по легенде для неё, я приехал в Луганск сугубо по писательским делам в командировку. Я сидел в скромной девичьей келье Наташи, где полку над столом украшали почти все мои книги (и от этого комната тем более сразу стала мне родной), ждал, пока хозяйки накроют стол. Потом мы сидели, пили тягучий сладкий кагор, закусывали салом, бульбой и варениками, горячо беседовали. Матушка Наташина, конечно, что-то чувствовала, о чём-то догадывалась — то и дело намекала на детскую доверчивость и наивную беззащитность дочки-умницы, а я, всё больше хмелея от церковного густого вина, уверял, что не родился ещё человек, который способен обидеть Наташу…

Стоит упомянуть и об уроке в колледже. Я сидел на камчатке и смотрел-наблюдал, как Наташа, вернее — Наталья Николаевна спрашивала домашнее задание (что-то об английской классической поэзии) у оболтусов обоего пола и сама наизусть читала им в оригинале стихи Китса и Киплинга. Я смотрел, слушал и — млел. Это действительно была не девушка, а какое-то Чудо!

В день расставания я завёл Нату в ювелирный магазин и купил-надел ей на палец золотое колечко… Да-да! А что делать? Ничто не ново под луной и всё в мире повторяется. Но, правда, колечко я всё же купил с камешком, не обручальное, и надел его на безымянный палец левой руки — просто как бы на память обо мне и нашей первой встрече…

Итак, я был счастлив. Одно только обстоятельство чуть было не омрачило этот праздник жизни, но, слава Богу, не успело — кагор. Увы, если в первый вечер я даже вылил оставшиеся полбутылки шампанского в раковину, то на второй уже кагору выпил всласть (после гостевания у Наташи зашли с нею ещё и в кафе), а третий — прощальный — день и вовсе стал хмельным, но ещё не запойным. К счастью, Наташа полного кошмара не увидела — простился я с ней нежно, бурно, страстно и, что называется, в полной памяти…

Разгон набрал я уже на подъезде к Воронежу, в купе вагона, так что на перроне меня чуть не загребли в ментовку — еле-еле отмазался писательским удостоверением и внушительной визиткой.

Добрался каким-то чудом до автовокзала, забрался в автобус, прихватив в дорогу бутылёк. В Липецке ещё добавил неслабо в кафешке при автовокзале и к родимому Баранову подъезжал в темноте уже в полном эйфорическом восторге-кайфе.

Добавляло кайфу и sms-общение с Леной. Ещё в Луганск она зачем-то прислала вопрос: мол, когда ты вернешься? Естественно, уже из поезда я сообщил, что еду-лечу. Потом из автобуса подтвердил информацию. Она чего-то ответила. Я тоже…

Короче, в конце концов мы договорились встретиться на углу её дома, как только я приеду. Зачем? Да кто ж знает! Как никто не знает, зачем и почему я сообщил домой Татьяне, что прибуду только завтра…

На автовокзале в Баранове я схватил частника на «Опеле», примчался к дому Лены, она со своей размытой улыбкой-лыбой ждала меня. Поначалу правда отшатнулась («Господи, Коля, да ты пьяный!..»), но в машину села, мы приехали на квартиру, откупорили вино, я взахлёб рассказывал о своём блаженстве луганском, показывал фотки, где Наташа, мы с Наташей…

— Когда у тебя последний раз был секс? — вдруг спросила Лена.

— Ну когда-когда… Вчера!

— А у меня три дня назад… С Лёшкой… Я пришла к нему, и мы просто позанимались сексом. Знаешь, даже лучше было, чем раньше, когда любовь…

Зачем это сказала? К чему?..

Господи, если вдуматься — как это страшно! Ещё совсем недавно мы с Леной дождаться не могли минуты, когда останемся наедине и, попав вот в эту самую квартиру, срывали друг с друга одежды, ныряли в постель и от взаимного наслаждения теряли сознание; а теперь сидим на том же самом диване, который стонал под нашими распалёнными телами, и мило рассказываем друг другу о сексе с другими, о том, как я ездил для этого за тыщу вёрст, а она ходила-унижалась к бывшему бойфренду…

Короче, нелепый получился вечер. Мы, может быть, даже и целовались — не помню.

Но в итоге я совершенно опьянел и уже ночью отвёз грустную одинокую Лену домой, вернулся в холодную пустую квартиру, ещё хряпнул винца и уснул-отрубился.

* * *

С Наташей всё у нас продолжилось очень даже всерьёз. Мы страстно мэйлились и эсэмэсились, договаривались о новой встрече — теперь в Москве, где-то по весне. Мне туда надо было по делам, а Ната давно мечтала побывать в российской столице.

Электронные письма Наташки были переполнены нежностью и плохо сдерживаемой страстью.

«2 декабря. Тема: Любимому!

Я, признаться, в накале эмоций и откровенности не отставал. И я был искренен — клянусь! В то время я действительно относился к этой девочке так нежно, что меня вполне можно было назвать влюблённым.

3 декабря.Тема: Растаял!

От моих увещеваний Наташа моя только сильнее распалялась и уже совершенно забывала о природной своей скромности-стеснительности:

5 декабря.Тема:Солнышку!!!

Надо всё же пояснить, как и кто из вновь образовавшегося пресловутого треугольника смотрел на ситуацию.

Татьяна моя Михайловна поначалу встрепенулась-напряглась, открыв наличие в моей жизни Наташи из Луганска, устроила даже небольшой скандальчик, обнаружив-рассмотрев наши с ней фотоизображения на фоне луганских улиц, но ревность её уже и на ревность походила мало — так, ипохондрическое раздражение от очередного несуразного увлечения старого дурака-супружника ещё одной молодой девчонкой…

Наташа, изливая в мэйлах и телефонных разговорах водопады нешуточной страсти и не скрывая своей жаркой влюблённости в меня, всё время подчёркивала-твердила, что-де семью мою (и вообще чью-либо) она разрушить не посмеет, что она обязательно постарается выйти замуж, создать свою семью, жить и быть счастливым с мужчиной, которого будет хотя бы уважать…

Ну а я, в свою очередь, помнил и чтил завет Христа о том, что жить надо днём сегодняшним и не думать о завтрашнем. Как будет — так и будет. Пока же надо просто встретиться с Наташей в Москве и устроить-испытать ещё один праздник жизни для двоих. Правда, в хмельном виде я как-то кричал жене, что вот, мол, возьму, да и уеду в Луганск насовсем, начну там совершенно новый виток судьбы…

Между тем, Новый год наступил и миновал.

Вдруг 3 января случилось нежданное. Я был дома один, настукивал на компе очередное послание в Луганск, когда раздался звонок. Снял трубку — Лена!

— Привет! Ты не хочешь со мной встретиться?

— Гм… Неожиданно!

Мы с ней два последних месяца почти не общались, я лишь знал-догадывался, что она упорно ищет нового бойфренда.

— Знаю. Значит, через час на квартире…

На квартире чудеса — да какие! — продолжились: она почти сразу предложила мне, как прежде, раздеться и нырнуть вдвоём в ванну, а затем и — в постель. Я уже столько месяцев не видел её тела, что как только она предстала моему взору обнажённой — чуть оргазм не словил. Кинулся целовать плечи, грудь, но она мягко отстранилась:

— Не надо, Коль!

И правда, чего ж форсировать? Мы понежились в горячей ванне, устроились в постели и…

Вот именно — и! На этом практически эрос и секс закончились, был-остался только милый нежный доверительный трёп двух близких несмотря ни на что людей да лёгкие ласки с моей стороны: я всё же время от времени чмокал-целовал то один сосочек, то другой, ласкал-гладил тело Лены, проникая пальцами во влажные его глубины, и даже прикасался ошарашенным Василием к её горячему лону, но этим всё и ограничилось.

Когда уже оделись, Лена призналась мне с какой-то искренней грустью:

— Сама не знаю, что со мной: словно гипноз! Сама хочу тебя, но — будто заклинивает! Чего-то боюсь…

Чего боится — можно было догадаться: у неё уже вырывалось в откровенную минуту признание, что она боится вновь в меня влюбиться-втюриться, а ей это вовсе и не надо…

Дома я закончил-завершил начатый днём мэйл в Луганск неожиданным предложением: мол, Наташка, милая, давай встретимся не в Москве, а в Баранове и не весной а — немедленно! Я тут же убедительно присобачил и подробности плана: дорогу я оплачу, жить здесь устрою в отдельной квартире, матушке можно, опять же, придумать легенду про какой-нибудь симпозиум в Белгороде или Воронеже…

И уже в начале февраля, в один из студёных вечеров я помчался на автовокзал встречать «писателя из Белгорода, прибывающего в Баранов собирать материалы для поэмы об Антонове» (легенда для Татьяны) — встретил, доставил на квартиру.

И — началось!

Но, увы, не счастье, не праздник и блаженство, а вовсе даже наоборот.

Неловкость и дискомфорт забрезжили в душе моей уже с минуты, когда мы вошли в квартиру. Я, быстро скинув свою куртку, помог Нате снять пальто и, присев на корточки, начал расстёгивать-снимать с неё сапоги. Наташа запротестовала, попробовала сопротивляться. Я вдруг поймал себя на мысли: совсем как Ленка в тот, последний, раз, всего месяц назад — она, Ленка-то, отвыкла от моего джентльменства, застеснялась…

Впрочем, я тут же отогнал видения-воспоминания, заспешил, увлекая за собой Наташу, в комнату, к дивану, начал пылко целовать.

— Давай, давай, Наташ, сначала в постель, а уж потом —  ванна!

Тут не до гигиены — надо ковать железо пока горячо. Да и, признаться, дружок Василий рвался из джинсов, уже застоялся.

Я, уже по традиции, раздел Нату (Лена чаще предпочитала разоблачаться сама), сопровождая процесс раздевания чмоканьем, и — как споткнулся: вместо милых тёмных завитков-кудряшек в низу живота взору моему предстал бритый до синевы лобок. Бывают некоторые природные или, скажем так, благоприобретённые особенности женского тела, которые действуют на моё либидо угнетающе: к примеру, волосы на сосках, отвисшая грудь, пирсинг в носу, пупке и тем более в вагине, ободранный лак на ногтях или, вот как раз, — бритый, словно мужской подбородок, лобок…

(Впрочем, вот сейчас, уже спустя время, перечитывая сей пассаж, поймал себя на предвзятости: ведь у Маши-массажистки в Севастополе бритый лобок ничуть не помешал мне ловить кайф от ситуации…)

— Знаешь, Наташ, — мягко отстранился я, — всё же лучше тебе сначала ванну принять, а то устала с дороги. А я пока ужин приготовлю.

Девчонка, толком не поняв, что к чему, покорно кивнула головой, погрустнела…

Я так и ушёл в этот вечер — не оскоромившись.

На следующий день я приехал на квартиру и, словно так и было запланировано, только чмокнул Нату и тут же предложил «культурную программу»: прогуляться по городу, заглянуть ко мне на работу, домой… Возражений, естественно, не последовало — только недоуменный взгляд.

На душе, признаться, было дискомфортно. Мы дефилировали по улице нелепым гуськом — Наташка метрах в двадцати сзади. Понятно, что не из-за комплексов: по Луганску мы ходили чуть ли не в обнимку, и меня вовсе не напрягала безразмерная высокость спутницы-подруги. Впрочем, не только знакомые, но и просто прохожие встречались редко — февральская погода лютовала ненормально: мороз докрепчал до минус тридцати с лишком. Это тоже не добавляло настроения.

В Доме печати, когда показывал гостье свой «офис», в голове мелькнуло несуразное: «А что, если запереть дверь и… как с Ленкой!» Придушил срамную мысль в корне. Между прочим, Лены на работе как раз и не оказалось, а я, чего уж скрывать, надеялся устроить девчонкам нечаянную очную ставку и глянуть, что из этого получится. Дома, куда я привёл Наташу уже к обеду, нескромные мысли попробовали было снова оккупировать мои мозги, но уже и вовсе не активно, без энергии. В результате она лишь познакомилась-пообщалась с моим котом Фурсом, с которым заочно дружила, и мы отправились в свою резиденцию.

А вот там я почувствовал-понял: всё, играть в кошки-мышки и далее ошеломлять своим поведением всё более и более недоумевающую девчонку просто нельзя — неприлично. И вот я предложил (да что ж это подсознание-сволочь со мной делает!) наструить-наполнить ванну горячей водой и вместе в неё погрузиться. Так и сделали. Получилось опять же не совсем комфортно: воспоминания-ассоциации ненужные лезли в голову, коленки Наташкины нелепо выпирали из воды, но всё же процесс сближения-слияния наконец пошёл, потом продолжился в постели…

И всё равно: не то, не так — без настроения.

Уже дома, перед сном, я взял, да и отправил эсэмэску Лене: не хочет ли она пообщаться с Наташкой «вживую»? Немедленно прилетел ответ-вопрос: где и когда? Я написал, чтобы она ждала звонка утром и в полном раздрае лёг спать. Признаться, я не ожидал, что Лена согласится на встречу: просто решил-таки поставить её в известность, что ко мне приехала Наташка, что у меня в личной жизни всё просто замечательно…

(Как потом выяснилось, Лена как раз в эту ночь собиралась наконец-то впервые остаться ночевать у Сифилитика, отдаться ему, начать с ним жить по полной программе — но после моего внезапного сообщения-предложения собралась и, оставив Сифилитика в полном шоке, уехала домой.)

Наташа, на удивление, утром тоже не возразила против встречи с Леной, так что запланировали её на вторую половину дня.

И вот тут, за пару часов до этой более чем странной и нелепой встречи, когда мы с Натой устроились в постели, я, извращенец, возбудился наконец-то сверх всякой меры. И особенно остро, как казалось мне, ощущал от подушек, одеяла, простыни запах Лены… Бедная Наташка даже чуть испугалась напора, взмолилась-призналась: я делаю ей больно. Мне пришлось умерить пыл…

И вот вскоре картина создалась-предстала то ли в стиле сюр, то ли хоррор: я, вполне уже старый козёл, сижу в квартире моей любимой женщины с двумя юными любовницами — бывшей и новой — на фоне расстеленного родного всем нам дивана с помятым и ещё слегка влажным от пота постельным бельём. Можно добавить для колорита, что совсем невдалеке, на соседней улице, сидит на своей работе моя жена, без которой я жизни своей просто не представляю…

Какой-нибудь идиот, уставший от онанизма, мог бы мне позавидовать. И зря.

Кайф в тот вечер получила разве что Лена. Она мгновенно поняла-учуяла, что поводок, связывающий меня с ней, отнюдь не оборван, — тут же воспряла, возбудилась, с удовольствием принялась пить вино, ворковать со всё более грустнеющей Наташкой, фотать и фотаться (цифровик специально принесла!), нарочито весело отвечать на беспрестанные звонки Сифилитика, обещая ему вскорости приехать и, вполне не таясь и даже демонстративно, намекая и ему и невольным свидетелям разговора: мол, всё у них сегодня будет тип-топ и хоккей…

Так оно и случилось! Лена поехала к Сифилитику и в тот же вечер отдалась ему (не получив, как потом рассказывала, никакого удовольствия — слабоват оказался в постели гений-модернист). Уже из автобуса она отправила мне эсэмэску: «Поздравляю: Наташка  — чудо!»).

Я, оставив Наташу на подступах к слезам, ушёл сразу после Лены, дома довёл своим настроением Татьяну до напряга и перед сном, ворочаясь, додумался уж совершенно до шизоидных мыслей: а не податься ли мне на старости лет в монахи или в гомосеки? А может, и вовсе кастрироваться?

Вот уж тогда, дай Бог, жизнь спокойная да тихая начнётся…

* * *

Каким бесконечно-тягостным и запредельно тоскливым был весь следующий день (поезд из Воронежа через Луганск ходил только раз в три дня), как я, уже совершенно измученный и больной, отвёз-таки жестоким морозным утром Наташу на автовокзал, как она, отвернувшись к стеклу машины, давилась слезами, а я, стиснув зубы, твердил себе про себя: «Сволочь! Какая же я сволочь!» — всё это и вспоминать в подробностях не хочется.

Из Воронежа она прислала мэйл с сэбжем: «Я всё поняла…»

Что я мог ответить? Только и промямлил в ответном мэйле: мол, прости, Наташа, Бога ради прости!..

И Лена-сучка, не выдержав уколов совести, через несколько дней в письме ко мне повинилась-покаялась за тот вечер:

* * *

Совсем недавно (а минуло уже полтора года) заглянув в очередной раз на  страничку Наташи в Интернете, я увидел, что она начала подписывать свои стихи двойной фамилией. Не удержался, отправил ей мэйл-вопрос: ты замуж вышла? Она тут же охотно ответила: да! И выслала свадебные фотки. Мама миа, что счастье с людьми делает! Наташка буквально расцвела. В свадебном наряде она смотрелась на все сто принцессой. Жених-муж был ей под стать: высокий, симпатичный, с умным взглядом…

С моей души камень свалился тяжеленный.

Дай Бог тебе, Наташик, счастья в семейной жизни и побольше детей-карапузов!