ЧАСТЬ ПЯТАЯ

20. Невеста

Итак, к моему тридцатилетию матримониальные тенденции вокруг меня начали сгущаться и концентрироваться.

После того, как ушла-исчезла из моей биографии абаканская Наташа, сделавшая первой мне предложение руки, сердца и двухкомнатной квартиры, и перед тем, как появилась-утвердилась в жизни моей законная перед Богом и людьми супруга, свой след оставила в судьбе моей и женщина, имя которой я сейчас совершенно не помню, так что пусть значится в этих воспоминательных записках под кодовым именем — Невеста.

Заканчивался первый год моего проживания в чернозёмных палестинах. На работе в областной молодёжной газете всё было о’кей, за исключением одного пустячка: как прояснилось окончательно и непреложно — квартира, которую обещал мне редактор ещё в Москве, заманивая в свой Баранов, мне даже и не светила. По крайней мере — пока я холост. Жениться же, как мне казалось, было не на ком. Правда, у меня уже начались, скажем так, кой-какие отношения с моей непосредственной начальницей в редакции, но мне казалось, по крайней мере тогда, что это не более как типичный служебный роман, не имеющий серьёзных последствий и длительности.

И вот я решился ещё раз круто изменить свою биографию: взять, да и послать весь этот замшелый Баранов с его редакторами-обманщиками на три красивые буквы. Ещё перед распределением, наблюдая, как товарищи-однокорытники мои по факультету устраивают свои журналистские судьбы, всеми правдами и неправдами бросая якорь в Москве, я тоже подумывал: а не жениться ли мне на московской прописке? Тем более, что меня охотно брали на работу в весьма престижную тогда «Литературную Россию», где я регулярно публиковался все студенческие годы и проходил практику после четвёртого курса. Но, видимо, думал-мечтал я слабовато, так что уехал в глушь, в Баранов. И вот вздумал-таки повернуть время вспять.

Миша, с которым ездили мы в Темрюк, ещё на третьем курсе женился на своей Наде, у них родился первенец. Теперь они имели комнату в коммуналке, ждали отдельную квартиру, Миша работал в «Комсомольской правде». Я, когда наезжал в столицу, всегда останавливался-ночевал у них. И Миша, и Надя неустанно агитировали меня перебираться в Москву, подыскивали варианты. И через год я, повторяю, поддался-решился.

Невесту среди своих знакомых они нашли мне в очень недурном районе — рядом с метро ВДНХ, по соседству с гостиницей «Космос». Жила моя будущая Невеста тоже в коммунальной квартире на трёх хозяев, тоже, как и Надя, вышла из (чуть не написал — народа) лимитчиц, сама родом была из Махачкалы и национальность имела комплексную: по матери — русская; по отцу — аварка. По возрасту не девочка: тоже, как и мне — тридцатник. В девках же засиделась, как поясняла Мишкина Надя, потому, что упорно искала умного и перспективного, а журналист — вообще её мечта… Выходит, ждала именно меня!

Ну что ж, собрался, поехал на смотрины. Они, смотрины-приглядки эти, были, конечно, взаимными. Со стороны потенциальной Невесты в качестве независимого эксперта присутствовала её тётка, тоже живущая в Москве, я же должен был полагаться только на собственные впечатления, интуицию и вкус. Миша с Надей играли роли то ли сводней, то ли просто свидетелей действа.

Стол мне понравился. Готовила хозяйка обильно и вкусно, по крайней мере, праздничные блюда — всякие там селёдки под шубой и салаты оливье. Был даже шашлык. Что касаемо внешности, то… Короче, где-нибудь в случайной компании и по собственной воле я бы к ней клеиться не стал. От моего идеала женщины (нечто субтильное, поэтическое, с аурой аристократизма) моя возможная супружница отличалась как стихотворные поделки Демьяна Бедного от поэзии Александра Блока. Особенно бросалась в глаза, скажем так, излишняя плотность её фигуры: сразу можно было понять, что она не только умеет готовить, но и весьма любит покушать.

Не знаю, как бы развернулись события далее, и насколько окреп-развился бы мой скепсис, если бы не водочка с вином, да призывные улыбки и ласковые речи хозяйки: я, чувствовалось, удовлетворил её первые ожидания вполне. Тётка тоже благосклонно на меня посматривала и подкладывала мне на тарелку закусон…

Когда голова моя чуть прояснилась, и я вяло подумал, что пора бы уже и определиться с «да» или «нет» — было ужасно поздно: я лежал в постели под толстым стёганым одеялом, рядом на подушке покоилась копна женских смоляных волос, гостей-свидетелей давно и след простыл, за окном занималось июньское яркое утро…

Я помнил-осознавал, что нечто у нас с вечера было-произошло, но конкретно что и как — хоть убей! Вот это и заняло мои мозги. И вместо того, чтобы тихохонько одеться, на цыпочках выбраться-вышмыгнуть вон и без оглядки бежать до станции метро ВДНХ, я, нашарив на стуле рядом с кроватью и натянув только трусы, устремился к столу в надежде отыскать чего-нибудь поправительного, но тот был чисто убран и бесстыдно гол. Отметив мимоходом аккуратность хозяйки, я воровски нырнул в холодильник, умыкнул оттуда трёхлитровую банку с остатками вина, приложился и сделал несколько живительных глотков — чудесно-домашнее вино шло отлично и без закуски. Подумал, мысленно посовещался с организмом и сделал ещё пару внушительных глотков.

После чего опять скинул трусы, нырнул под одеяло и, запустив руку под сорочку, отправился путешествовать по мягкому женскому телу. Владелица тела заворочалась, замычала, приоткрыла глаза, пару секунд  с явным недоумением на меня смотрела, затем, вспомнив и узнав, молча прихватила свою ночнушку за подол, стянула через голову и призывно раздвинула ноги. И вот тут, завершая предварительные скорые ласки, я совсем нежданно обнаружил на довольно внушительном животе моей избранницы шрам от кесарева сечения. Мда-а-а! Мало того, рядом темнел-выделялся и шрам от аппендикса. Ну и ну! Впрочем, останавливаться было поздно, да и не хотелось — не тот момент…

Честно говорю: не помню, что она мне потом поведала по поводу родильного шрама, какие тайны своей прошлой жизни раскрыла — да это и не суть важно. Важно то, что я в этот день, ещё добавив опохмелительного винца, подтвердил и утвердил свои жениховские намерения. Мы договорились, что через месяц, дождавшись отпуска, я возьму расчёт, выпишусь из Баранова, приеду, мы подадим заявление в загс, и всего недели через две нас распишут. Хотя по закону пришлось бы ждать месяц, но у её тётки (которой я шибко понравился) имелась в загсе знакомая — она, мол, и устроит всё в лучшем виде. А двух недель вполне хватит, чтобы подготовиться к свадьбе, вызвать родственников Невесты с Кавказа и моих из Сибири.

Впрочем, я сразу от участия в свадьбе своих сибирских родственников отказался напрочь. Сам не знаю — почему…

И вот через месяц я притащился в Москву с чемоданом в одной руке и портативной пишущей машинкой «Москва» в другой. «Москва» к Москве (помогать покорять газеты и журналы), чемодан — к шифоньеру (в фундамент совместного хозяйства), жених — к невесте (строить-лепить семейную жизнь). Правда, в паспорте моём штамп о выписке ещё не стоял, и трудовой книжки среди документов не числилось. Она осталась покоиться-лежать там, где и хранилась: в сейфе редактора барановской комсомольской газеты. Ибо я, опять же непонятно почему, не решился уволиться, а всего лишь взял законный очередной отпуск. (Я вообще никому в Баранове даже и не заикнулся о предстоящей женитьбе.)

Невесте я пояснил сей казус тем, что меня-де как молодого специалиста, который должен и обязан отработать по распределению три года, редактор увольнять отказался, не отпустил, но вот когда я предъявлю ему свидетельство о браке и штамп в паспорте о женитьбе в столице, ему деваться будет некуда…

И объяснял я это уже несколько гнусавым тоном, ибо моя новая жизнь начала преподносить мне неприятные сюрпризы с самых первых шагов. Дело в том, что вели мы эти разговоры за столом, накрытым к завтраку — батон, печенье, масло, сыр, колбаса, молоко, заварник с чаем. И — всё!!! Я с горьким недоумением заглянул даже под стол — ничегошеньки!

У меня хватило выдержки не заикнуться о наболевшем, хотя голова после вчерашнего бурного прощания с Барановом и продолжения банкета в поезде была не на месте. Да и обстановка, статус жениховский напрягали так, что, по-моему, любой медик прописал бы пару капель чего-нибудь взбодрительного.

Ладно, попили чайку, собрались и отправились в загс — кропать заявление. Там впилась в сердце ещё одна заноза: Невеста изъявила желание, дабы мы оба взяли двойную фамилию, то есть соединили мою сибирско-русскую  и её кавказско-аварскую в одну неделимую прочной дефиской. Я встал на дыбы, еле-еле отбрехался.

Когда из райзагса возвращались пешком и уже проходили мимо последнего на пути гастронома, я не выдержал и открытым текстом спросил будущую благоверную:

— А мы что, к обеду ­ничего не возьмём?!

— Ты хочешь выпить? — как-то неприятно удивилась она.

— Ну, в общем-то, да… А разве нет повода?! — в свою очередь неприятно удивился я. — По-моему, мы с тобой не каждый день подаём заявления в загс!..

Короче, бутылка сухого вина (одна бутылка сухого вина!) к обеду была прикуплена. Но так как Невеста после обеда ушла на работу (где и кем она работала — хоть убейте, не помню), я выбрался в город, нашёл неподалёку пивную и всласть надулся пива.

Размышления мои при этом были не очень светлы и даже, можно сказать, безрадостны…

Однако ж, через день приехала ещё одна тётка Невесты, уже из самой Махачкалы, и привезла с собой две ведёрных канистры домашнего вина на свадьбу и ещё одну пятилитровую — на предварительную дегустацию. Вот тут я на несколько дней и воспрял. Невеста поняла, что пока мне лучше не перечить и с ворчанием и неохотой, но позволяла отливать из канистры живительной золотистой влаги на обеды и ужины. К тому ж, она была занята предсвадебными хлопотами сверх меры. Это мне всё до фени: костюм новый купил к свадьбе, почти все свои деньги остатние отдал будущей супружнице (да там и денег-то — стыдобушка!), да и жди назначенного часа. Невеста же и тётки готовились к свадьбе основательно. По их кавказским обычаям не от гостей ждали подношений, а, наоборот, каждому гостю следовало сделать памятный подарок. И вот в комнате словно открылся филиал галантерейной и косметической лавок: подтяжки, ремни, дорогие лосьоны после бритья… Судя по этим чисто мужским аксессуарам, на свадьбу ожидалась целая толпа мужиков-кавказцев.

Да, чуть совсем не забыл упомянуть! Дней через пять моего жениховского житья-бытья, объявился в нашей коммуналке дорогой гость — младший брат невесты. Причём, прямиком с зоны, да ещё и со своим дружком-подельником, с которым вместе сидели по какой-то хулиганской или грабительской статье и одновременно откинулись. Я и с Невестой-то да её тётками особо не знал, о чём вести беседы за столом, а уж с братцами-уголовниками и вовсе почувствовал себя неуютно. Правда, они погостили только на одном ужине и обещали опять появиться уже с остальными гостями сразу на свадьбе, а пока отправились отметиться домой в Махачкалу…

В одной из комнат этой коммунальной квартиры жил мужичок, который оказался — вот уж совпадение — барановским. Мы с ним познакомились-скорешились на общей кухне, где разрешалось нам курить. Женился (вернее, конечно, замуж вышел!) он уже лет пять тому, гляделся пришибленным, на громкий голос своей супружницы отвечал чуть ли не шёпотом. В разговорах-посиделках со мной вспоминал он родимый Баранов с грустью и слезливо блестящими глазами. Невольно и меня он начал заражать этой ностальгической тоской. Мне тоже Баранов начал сниться каждую ночь.

Ипохондрия моя усиливалась и по мере того, как притухал постельно-супружеский пыл. А он угасал стремительно и заметно. Мне всё труднее становилось взгромождаться под стёганным одеялом на израненный живот моей будущей супруги и исполнять свой уже настоящий сиюминутный долг. Как в повествованиях графоманов крепчает мороз, так неудержимо крепчала в моём организме предсвадебная хандра.

И вот, когда пятилитровая канистра опустела окончательно, когда похмельная боль и боль тоски заполонили душу и тело до краёв да так, что начало перехлёстывать через край, а до свадьбы оставалось три дня, я взбунтовался и восстал. Специально даже пива не выпил, страдал весь день и всё представлял в воображении мрачные картины своего будущего в этой коммуналке, с этой совсем чужой мне женщиной да ещё и на положении примака…

Дождавшись её прихода с работы, я глухим голосом промямлил:

— Нам надо серьёзно поговорить…

По тону и лицу она, вероятно, тут же догадалась, о чём пойдёт речь. Глаза тоже наполнились тоской. Когда я выдавил первые свои «пойми…» да «я не могу…», она остановила меня:

— Постой! Давай не будем спешить… — и дальше добавила совершенно неожидаемое: — Давай сначала выпьем!

Она метнулась к закутку, где хранились свадебные канистры, отлила в кувшин добрую порцию, наскоро накрыла стол. Я молча ждал. Признаться, мне и выпить не хотелось: одна мечта — поскорей бы выбраться из этого каземата!

Выпили. Она налила ещё и, не дожидаясь продолжения моего заготовленного спича, взяла инициативу на себя.

— Ты хочешь всё остановить?

Я кивнул.

— Зачем?! Ну что ты делаешь? Это минутное настроение! Подумай, всё уже почти готово к свадьбе, гости приглашены, подарки им закуплены… Такие траты!

Я молча выпил, сам себе налил. Она всё говорила и говорила — с жаром, убеждающе, просительно. И вдруг заплакала. Просто закрыла лицо ладонями и завыла…

Клянусь, хотя и впоследствии за долгие теперь уже годы жизни у меня бывали тягостные моменты, но те полчаса, что я выдержал тогда — и сравнить не с чем!

Когда я появился на пороге комнаты Миши с Надей в другом конце Москвы, в руках моих были чемодан с пишмашинкой, зато лица на мне не было. Меня буквально трясло. Они долго отпаивали меня водочкой и чаем, прежде чем я немного успокоился и смог связно рассказать-поведать о крахе своего жениховского статуса. Друзья мои поначалу огорчились, а потом начали  подсмеиваться над моим взъерошенно-перепуганным видом, усиленно угощать-потчевать меня, так что и я наконец расслабился и тоже взялся находить-отыскивать комические стороны моего матримониального приключения.

И как же я благодарил Господа Бога, что он надоумил меня не выписываться из Баранова и не увольняться с работы. Надя взялась было подыскивать-предлагать новые варианты моей женитьбы на столичной прописке, но я с неподдельным ужасом пресёк её поползновения.

Всеми помыслами и устремлениями я был уже в Баранове, который стал мне вдруг родным-родным.

Тем более, что там ждала меня Татьяна, которой, как вскоре выяснилось-определилось, и суждено было судьбой носить мою фамилию…