Газета молодости нашей
Завтра
в Тамбовском Доме творческих работников состоится презентация книги
«Газета молодости нашей». Это сборник воспоминаний журналистов
областной молодёжной газеты «Комсомольское знамя», которая выходила с
1938 по 1992 год. Естественно, панорама воспоминаний получилась
неполной и обрывочной: в основном о последних трёх десятилетиях жизни
газеты. Но вот неестественно и непонятно то, что если мемуары о газете
1960-х годов (редактором «КЗ» был Г. Ремизов) и 1970-х (редактор В.
Седых) представлены в сборнике довольно широко и даже обильно, то
1980-е (редактор А. Фурсов) освещены почему-то весьма кратко и скупо,
хотя большинство журналистов как раз этого периода живы-здравы и
по-прежнему проживают в Тамбове.
Не
знаю как с другими моими коллегами из 1980-х, а со мной произошёл,
можно сказать, анекдотичный случай. Редактор-составитель сборника
«Газета молодости нашей» В. Седых предложил и мне поделиться
воспоминаниями, на что я охотно согласился и оперативно сдал текст под
названием «Свет и тени журналистской юности», пристегнув к нему 7 фото
из личного архива. Увы, мемуарный труд мой был безоговорочно отвергнут.
Валерий Борисович с ноткой некоторого редакторского негодования
пояснил, что, мол, материал мой выбивается из общего ряда,
контрастирует с другими мемуарами, в нём содержатся даже критические
нотки, что совершенно недопустимо в этом светлом сборнике — как я мог,
например, намекнуть, что в «Комсомольском знамени» была редакторская
цензура и некоторые материалы по этой причине не попадали в печать?!
Это же неправда, подытожил В. Седых, и решительно своей редакторской
волей не пропустил мой мемуарный очерк в печать. И даже — вполне
безобидные фотографии, уж Бог знает почему…
Тем
не менее, накануне глобальной презентации сборника «Газета молодости
нашей» в ДТР, я решил свою часть воспоминаний о газете своей
журналистской юности скромно презентовать в Фейсбуке. Уж здесь-то,
надеюсь, цензуры гораздо меньше…
СВЕТ
И ТЕНИ ЖУРНАЛИСТСКОЙ ЮНОСТИ
Тамбов
вошёл в мою судьбу совершенно случайно, и главную роль в этом сыграла
именно газета «Комсомольское знамя».
Родился
я и вырос в Сибири, поступил в Московский университет на факультет
журналистики, пять лет жил и учился в столице. Перед распределением
выбирал, куда мне поехать — в Иваново, Астрахань, Краснодар или
Ростов-на-Дону? (Из этих городов мне пришли персональные вызовы с
заманчивыми предложениями трудоустройства в областные и краевые
газеты.) Как вдруг в последний момент в общежитии университета появился
энергичный редактор тамбовской областной комсомольской газеты и поманил
меня к себе, посулив сразу отдельную квартиру (чего в вышеназванных
замечательных городах быстро сделать не обещали). О Тамбове я к тому
времени знал очень мало — только то, что он находится где-то недалеко
от Воронежа, поэтому согласия сразу не дал, а попросил отложить решение
вопроса до момента, пока не взгляну я на Тамбов своими глазами. Через
пару дней взял по студенческому билету за полцены плацкарту на 31-й
скорый и утром был в Тамбове. Побывал в редакции областной молодёжки,
прошёлся по Советской от Комсомольской площади к центру, всё ещё
колеблясь, вышел на Набережную в районе гостиницы «Тамбов»… Вот это
да-а-а!
В
тот же момент всё и решилось: распределяюсь в Тамбов, поживу-поработаю
года три, а там видно будет…
Вот
уже почти 40 лет (больше половины жизни!) я живу здесь и не собираюсь,
дай Бог, никуда уезжать. Хотя, признаться, порывался пару раз в те
первые три года плюнуть на тихий Тамбов с его уютной Набережной и
перебраться в столицу (варианты были): молод был, горяч, кровь бурлила
— бунтовал, конфликтовал, жаждал правды, справедливости и свободы
слова…
В
повести «Казнить нельзя помиловать» (1989) и романе «Алкаш» (1996) я
немало страниц уделил той поре моей жизни, работе в молодёжке
(переиначив её в «Комсомольский вымпел»). Иные прототипы героев, бывшие
мои коллеги, поначалу обиделись, посчитав, что я переборщил с сатирой и
сарказмом. Но, скорее, в моих романных воспоминаниях о журналистских
буднях в «КЗ» («Козе» — как именовали мы свою газету в кулуарах) всё же
больше печальной иронии, горькой усмешки — некоторый тогдашний перебор
с официозом давил и угнетал. В то время молодой герой-журналист моей
реалистической прозы по-другому воспринимать это всё и не мог. Вот, к
примеру, фрагмент из романа «Алкаш», где описываются первые дни в новой
редакции героя, альтер-эго автора:
«Самый
мой первый экзамен — репортаж о поездке агитбригады в поле — я
выдержал. В материальчике я наворотил таких метафор, эпитетов, синекдох
и всяких прочих тропов, что получился прямо-таки не репортаж, а — поэма
в прозе. Обыкновенно статьи, репортажи, корреспонденции и даже очерки в
областной молодёжной газете начинались так: “Выполняя решения съезда
КПСС…” Или: “Как подчёркнуто в решениях последнего пленума обкома
ВЛКСМ…” Или: “Руководствуясь Ленинскими заветами…” Я же сдуру и по
неумению начал так: “Асфальтовый тракт — словно бесконечный сухой мост
через скучные, промокшие насквозь поля и перелески. По нему солнечным
зайчиком резво мчится светлый автоклуб — передвижной цех хорошего
настроения…” Мало того, я и снимочек сварганил — щёлкнул
девчат-агитбригадчиц своим “Киевом”, а уж фотокор Юра отпечатал снимок.
Завотделом
Андрей Волчков просмотрел-почитал — удовлетворённо хмыкнул. Я чуть
перевёл дух: с первых ещё шагов в газетном деле я болезненно терпеть не
мог чужой правки, вмешательства в мною рождённый текст. Волчков понёс
мой первый блин редакторше. Я опять напружинился: мне известно уже было
о маниакальной страсти Перепелицыной влезать в чужой текст,
черкать-править подчинённых безжалостно. Она считала себя особенно
хорошим и беспристрастным редактором именно в первом,
изначальном
значении этого латино-французского слова.
Звякнул
внутренний телефон:
—
Вадим Николаевич, зайдите.
Я
отправился в редакторский кабинет, изготовившись к бою. Но вдруг
наткнулся на довольную улыбку Василисы.
—
Неплохо, Вадим Николаевич, весьма неплохо — свежо, язык образен, да и
снимок экспрессивен. Не ожидала… — Только, Вадим Николаевич, если вы не
против, я бы добавила в заголовок слово “поющий” — “Весёлый «Луч»
поющий”. А?
Я
держал машинопись в руке, видел, что ни единой буковки не поправлено,
потому с лёгкостью уступил: поющий так поющий. Хотя, конечно, это уже
нечто слюнявое, сюсюкающее и дамско-комсомольское…
Ну,
да — Бог с ней, пущай потешится! В общем, дела пошли. Андрей оказался
начальником не самым занудным и пижонистым. Все темы — и противные
(всякие там политучёбы да соцсоревнования), и нормальные — делили мы
пополам…»
Увы,
многое в то время раздражало, официоз, лживость и пафосность
совпропаганды давили и угнетали, жёсткие рамки цензуры сковывали
вдохновение. И это не пустые слова. Вот, опять же, наглядная
история-картинка из сугубо реалистического романа «Алкаш»:
«А
вскоре в городке Вавиловске случилась трагическая история. В субботу на
танцверанде пьяные озверевшие хулиганы напали на милиционера, тот
вынужденно, защищаясь, стрелял: ранил одного и наповал убил другого из
нападавших. После чего бандитская и пьяная толпа с танцплощадки
проследовала через город и осадила здание городской милиции, повыбивала
стёкла, перевернула две спецмашины, избила нескольких стражей порядка и
пыталась прорваться внутрь — к оружейной комнате. Только подоспевшие
воины гарнизона утихомирили распоясавшихся хулиганов…
Таковы
были официальные сообщения. Происшествие из ряда вон и замолчать его
никак не удавалось. Послали в командировку меня.
Когда
я через три дня выдал материал под названием “Танцы с трагическим
финалом”, сначала у Волчкова, потом у Филькина, а затем и у
Перепелицыной глаза на лоб полезли. Да и то! Оказывается, это сам мент
спровоцировал столкновение. Он и раньше из служебного рвения и
собственного удовольствия избивал своих юных земляков, а одного даже и
покалечил, что сошло ему с рук. В тот вечер он тоже привязался к парню
ни с того ни с сего. Вернее — и с того, и с сего: тот парнишка, что
называется, увёл-отбил у наглого мусора девчонку. За это и получил
прилюдно удар в лицо, а когда отмахнулся, тут же и — пулю в живот…
Девица
Перепелицына помчала статью в обком комсомола. Там руками замахали,
ногами задрыгали: да вы чего — чеканулись, что ли? Такое публиковать?!
Однако ж именно в сей момент в обкомовских апартаментах нарисовался
скромный молодой человек и представился спецкором “Комсомольской
правды”: что тут у вас в Вавиловске произошло-случилось?..
Материал
мой пришлось срочно тискать, дабы упредить центральную газету, но когда
увидал я его перед выходом номера уже в полосе, в гранках, я встал на
дыбы: назывался он теперь шизоидно “К чему приводит пьянство” и был
истерзан, изрезан и кастрирован так, что получалось-выходило, будто не
столько мент поганый виноват, сколько убитый им двадцатилетний парень,
только что вернувшийся из Афгана…
Я
ворвался в кабинет к Помидору (редакторши-девицы не было) и заорал:
—
Я снимаю свой материал к чёртовой матери!
Филькин
перетрухнул, забрызгал слюной.
—
Как это снимаете-с? Права не имеете-с!
—
Да вот уж как раз и имею, и вы это знаете. Я категорически не согласен
с такой идиотской правкой и статью снимаю! Это уже не материал, а
какая-то прямо филькина грамота получилась!
Я
вышел, не дожидаясь Филькиной реакции на мой зло-весёлый каламбур. Но,
конечно, вскоре приехала Перепелицына, но, само собой, подключилась
Лена, но, разумеется, мудро посоветовал Волчков с дерьмом не
связываться…
Короче,
статья моя обрезанная вышла, правда, под прежним моим названием
и под
демонстративным псевдонимом — В. Компромиссов.
Вся
наша жизнь, увы, — сплошной компромисс!..»
История
с этой статьёй стала последней каплей и вскоре, после семи лет работы в
«Комсомольском знамени», я ушёл на вольные писательские хлеба…
Но
вот сейчас, спустя годы и на фоне кардинальной деградации нынешней
журналистики, о «Комсомольском знамени» помнится и много чего хорошего.
Например, ежемесячно в газете выходил целый литературный разворот и
помимо этого чуть не в каждом номере публиковались стихи. Местным
поэтам и прозаикам было где разгуляться, показать себя, а читателям —
почитать. Или вот ещё: нынешние газетчики, думаю, и знать не знают, что
такое фельетон, очерк (судебный, портретный, путевой), проблемная
статья, журналистское расследование, рецензия… Я недавно собрал всё
подобное из моих прежних публикаций — целых два тома получилось.
И
о соцсоревновании нынешние, эпохи дикого капитализма, журналюги и
журнашлюшки (термины Михаила Задорнова) представления, конечно, не
имеют. А ведь дело было хорошее: на редакционных летучках определялись
лучшие материалы недели, по итогам года победитель соцсоревнования
награждался недельной творческой командировкой в любую (!) точку
Советского Союза. Лично я (это просто — констатация факта) за семь лет
таким образом побывал в Ленинграде, Киеве, Ярославле и даже слетал на
Дальний Восток, где на Амуре в районе деревни Нижняя Тамбовка
начиналось тогда строительство нового города…
А
ещё в областной «Комсомолке» мы, журналисты, вместе отдыхали, отмечали
праздники, дружили, влюблялись, играли свадьбы… Да-да, точно как в
«Служебном романе» Э. Рязанова я влюбился в свою начальницу, заведующую
отделом Татьяну Ганьшину, она, в свою очередь, в меня, сыграли мы
вскоре свадьбу, получили таки со временем квартиру от редакции и живём
вот уже 35 лет в законном браке…
Так
что, отдав дань иронии и сарказму в своей ранней прозе, посвящённой
журналистской юности, сейчас, уже итожа, можно сказать, жизнь свою, я
благодарен Судьбе за то, что привела она меня в Тамбов, в редакцию
«Комсомольского знамени»…
/2019/
|