Поздняя осень

Да-а-а, поздняя осень, грачи улетели. Довольно скучная пора — стоит ноябрь уж у двора. И обсыпается весь наш бедный сад, листья пожелтелые по ветру летят. Шемяще красно-жёлты листья расстлались всюду по тропам. Веют осенние ветры в мрачной дубраве…

Впрочем, не то сейчас настроение, чтобы припоминать строки А. К. Толстого, Державина, Карамзина и даже Пушкина, тем более, что он, известно, любил и воспевал промозглую тоскливую пору года: «Дни поздней осени бранят обыкновенно, но мне она мила…»

Александру Сергеевичу мила была эта перестройка в природе — с её грязью, слякотью, дождями, пронизывающим ветром и неуютом. Наш великий поэт был в этом отношении пребольшущим оригиналом. Интересно, что сказал бы он о нашей с вами нынешней перестройке жизни? Этой затянувшейся уже на несколько лет слякотной осени в судьбе страны. Плывёт ли наш корабль? Плывёт? Куда ж нам плыть?..

Вот и вышло вдруг, что и «Осень» Пушкина сейчас нам под настроение. А уж как ложатся на душу стихи Михаила Юрьевича! Да, под строками: «Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее — иль пусто, иль темно…» — можно смело ставить дату — 1994 год. И она, кажется, будет соответствовать сути стихов более, чем истинная дата их написания. Время делает нас шизодебильными, словно взятыми с картин Босха. И мы таким же делаем время. Подрастают поколения (вот на кого печально смотреть-то!), которым нравится быть быдлом. Жуя заморскую жвачку, они, вывернув шеи, умильно лыбясь, глядят на Запад, за кордон — высматривают: чего бы ещё собезьянничать, чем бы ещё восхититься, пуская слюни…

А ведь ещё Иван Иванович Дубасов, классик тамбовского краеведения, сетовал более ста лет назад: «Заимствовали мы у Западной Европы ассамблеи и куртаги, нарядились в немецкие кафтаны и заговорили на иноземных наречиях, плохо разумея свою родную речь, а исторического смысла западной жизни мы всё-таки не поняли и усвоили одне только показныя её стороны».

Хотя — откуда ж могут знать об этих печалях И. И. Дубасова его нынешние земляки-потомки? Увы, не читают его ныне: выпущенная в прошлом году в Тамбове его книга «Очерки из истории Тамбовского края» валяется до сих пор на магазинных полках. Как и сборник документов по истории Тамбовщины. И вообще краеведческая литература что-то не в чести, а ведь за последние 2-3 года вышли ещё несколько прекрасных книг: «Тамбовские православные храмы», «Святыни Тамбовской епархии» и «Неизвестный Тамбов» В. А. Кученковой, «Улицы и площади Тамбова» Н. В. Муравьёва. Тиражи — от 5 до 10 тысяч экземпляров. Лежат, пылятся по киоскам и магазинам. Что, в целой области с её полуторамиллионным населением не находится нескольких тысяч людей, которым интересна история своего края?..

Справедливости ради (как ни парадоксально это звучит) надо заметить, что покупатель-читатель книг вообще становится в наши дни существом реликтовым. Из двух десятков уличных книжных лотков, ещё недавно торгующих в центре Тамбова, уцелело на сегодняшний день всего шесть или семь. Остальные «книгоноши» переквалифицировались… нет, не в управдомы, — в видеоторгашей. Телебоевики, порнушки и ужастики на видеокассетах — сегодня наиболее ходкий товар. Но, попутно замечу, и на оставшихся книжных лотках товар тоже соответствующий — кинороманы, детективы да та же порнуха в яркой чешуе суперобложек…

Совсем недавно сто российских издателей отвечали на вопрос: чем привлечь ныне читателей? Так вот, на первое место издатели поставили именно оформление, обложку книги, на второе — содержание, на третье — цену, на четвёртое — имя автора и на последнем месте оказалось название (журнал «Принт энд паблишинг», № 1, 1994).

Выходит, что привередливый, избалованный и вымирающий читатель теперь выбирает книгу в полном смысле слова по одёжке. И приходится идти у него на поводу.

Представляю, как обидно иным нашим тамбовским авторам видеть свои книжки — и хорошие, читабельные книжки, — выпушенные местными издательствами и залежавшиеся на прилавках, хотя цена их намного уступает стоимости порции мороженого или упаковки жвачки. Наша монопольная областная типография с фанфарным названием «Пролетарский светоч», но с ископаемым оборудованием и грабительскими расценками просто-напросто не в состоянии обеспечить пункт первый издательского успеха книги.

Вообще же в литературе наступило сейчас странное время. Так называемые «интеллектуальные» писатели всё более обособляются от народа, от широкой читающей публики. Оглядка в первую очередь на то, а как там, за бугром, прочитают и оценят их произведения. Что-то сочиняют, публикуют в своих «Октябре», «Знамени», «Новом мире» и «Дружбе народов», распределяют-делят премии и стипендии закордонных радетелей русской литературы. На фоне этой малоинтеллигентной возни особенно впечатляюще выглядит факт отказа А. Солженицына от премии имени Л. Толстого и передача её в фонд Литинститута.

Следует оговориться: в самих премиях — будь то Букеровская, Соросовская и тем более Нобелевская — ничего, конечно, зазорного нет. Пускай присуждают их Марку Харитонову, Владимиру Маканину, Людмиле Улицкой либо Людмиле Петрушевской, — только не надо при этом оповещать весь мир, будто премия присуждена за лучший русский роман данного года…

К слову, появилась наконец-то литературная премия и у нас в Тамбове. Учредила её «Книжная лавка писателя», а вернее будет сказать, сам её хозяин Александр Акулинин — прозаик, издатель, книготорговец, глава областной писательской организации, а теперь вот плюс ко всему и местный меценат. Правда, первое вручение премии немного скомкалось — нашлись недовольные, несмотря на то, что сердобольный учредитель премии разделил её аж на шесть частей, дабы поощрить как можно большее число жаждущих отличия литераторов. Советовать легко, но логичнее было бы для престижа премии вручать её только одному автору и именно за самое значительное произведение года.

И тем более, таким бесспорным, на мой взгляд, кандидатом на премию 1994 года как раз и был один из поощрённых — Иван Елегечев. Его роман «Белый дом» (вторая часть дилогии «Голгофа»), — событие в тамбовской литературе. Произведение сложное, многоплановое, интеллектуально насыщенное и увлекательно написанное — именно роман. Читатель переносится то в 1920-е годы, то в осенние кровавые дни 1993-го; то в Тамбов, то в уезд, а то и вовсе в преисподнюю. Среди персонажей романа — Антонов, Тухачевский, Шекспир, Сервантес, Лев Толстой, Руцкой, Ельцин…

Радоваться бы такому событию, но… Вышла эта талантливая книга в издательстве пединститута тиражом… 5 (пять!) экземпляров. На большее автор средств изыскать-выпросить не смог. Вот она — наглядная иллюстрация противоречивости нынешней литературной жизни. Раньше, в «застольные» времена, эта книга никогда бы не вышла по идеологическим соображениям, теперь же она не может прийти к массовому читателю по соображениям финансовым.

Бедность, насколько известно, не порок. Но, как поправил в своё время Достоевский, нищета — порок. Сегодняшние литераторы, получается, — самые порочные люди. Потому-то, естественно, даже от мизерной премии в 50 тысяч (два кило импортной ветчины!) отказаться труднёхонько. Издаться не на что, а если издался, то и вовсе в долги залез, или, если посчастливилось даже обгонорариться, то получаешь в оплату за свой вдохновенный многомесячный труд смехотворные гроши. У меня не так давно опубликовали в столичном журнале повесть, за которую я раньше получил бы денег примерно на пол-«Запорожца» или, по крайней мере, на мотоциклет с коляской. Теперь мне заплатили, образно говоря, полвелосипеда или килограмма 3-4 той же забугорной сомнительной ветчины. Но, опять же, в прошлые соцреалистические времена такую прозу ни за что бы не напечатали.

Так будет ли когда-нибудь нормальной жизнь у русского литератора? Начнут ли когда-нибудь печатать его произведения и достойно, сообразно их оплачивать? Общество, в котором банкир, чиновник, депутат или торгаш получают неизмеримо больше писателя, никогда не станет цивилизованным, интеллектуальным, духовно развитым. Это будет лишь общество банкиров, чиновников, депутатов, торгашей и — ничего больше…

Вот такие грустные «демисезонные» мысли. Неужто слякотная осень в нашей стране так и будет тянуться-дождить день за днём, месяц за месяцем бесконечно?..