Странные аргументы, или Полемика по-старому

Когда все розги дедковской статьи («Литературная учёба», 1980, № 3) отсвистали по бедному Александру Проханову и экзекуция закончилась, подумалось: а, собственно, — за что?

Действительно, как сказал А. Курчаткин о А. Проханове: «Немного, к сожалению, имеем мы в нынешней нашей литературе писателей такого вот темперамента и азарта». Так за что же так безжалостно и не совсем умело посёк этого темпераментного и азартного писателя суровый критик? За то, что тот думает, ищет, предлагает? За то. Что тот болеет всей душой за литературу и ищет пути её сближения с текущей жизнью? Благо же, что не все удары достигли цели. А впрочем, может быть, это даже и обиднее для А. Проханова: и за что бьёшь — не знаешь, да ещё и бить не умеешь.

Когда читаешь две странички прохановского «манифеста» и потом ответ Дедкова на восьми страницах, невольно вспоминается восклицание Достоевского  в полемике с Антоновичем: «Сорок восемь страниц на три страницы! И неужели вы не сообразили, что это не только бестактно, но и бездарно; что можно отвечать и двумя страницами, но так, что и на двух страницах (если вы правы) можно совершенно разрушить своего противника…»

Хотя «оторопь и страх постепенно» у Дедкова прошли, но они уже помешали ему вчитаться в строки Проханова. Бедный Проханов! Ну не мог он разве сразу после своего утверждения «У художника нет в руках ни сварочного агрегата, ни крупнокалиберного пулемёта, а только перо и бумага…», — сразу же пояснить, что эти атрибуты современной техники выступают у него как символы: агрегат — созидания, пулемёт — разрушения… Но разве думал Проханов, что Дедкова охватит такой безудержный страх?

«Сверхдальний бомбовоз не сам по себе, не по прихоти своей электронной или какой там натуры разбегается по взлётной полосе и ложится на боевой курс», — утверждает Дедков. Кто спорит? Но почему, когда и кем запрещено из-за этого «очеловечивать», «одухотворять» в художественном произведении машину, тот же самолёт? Видимо, Дедкову не приходилось слышать замечательную, с большим нравственным потенциалом песню «Я — “Як”-истребитель» Владимира Высоцкого, в которой тот (это же надо!) очеловечил и одушевил военный «Як».

И вообще, Дедков как-то странно понимает Проханова. Стоит последнему произнести «а», как Дедков строго вопрошает: «Зачем вы утверждаете “б”?» Например, Проханов говорит, что современная техника достигла колоссального развития, и особенно это ярко проявляется в военной отрасли с её циклопическими, невиданными доселе разрушительными возможностями, которые способен привести в действие слабый человек, и это факт. А Дедков удивляется: зачем-де писатель поэтизирует (?!) «ангела-бомбометателя»?

Проханов просто кричит, что нужны какие-то новые средства языка, новые метафоры, чтобы объяснить, показать наглядно военную мощь, дабы человечество содрогнулось и задумалось… А Дедков, словно не слыша, иронизирует: «Должно быть, ему (Проханову. — Н. Н.) открыто, зачем, во имя чего будут рождены эти новые метафоры?..»

Проханов, ярко показав человека в центре разрушительной техники («бомбометатель»), ещё более образно и выпукло показал его в центре созидательной — в операционной. Помня, что он пишет не художественный рассказ, а всего лишь статью, Проханов в соответствие с этим описал операцию, возможности современной медицины образно, точно, по-деловому.

— Ах, вы без души написали! — восклицает вдруг Дедков. — Почему вы не вздрогнули, когда описывали операцию? Почему не зажмурились хотя бы на миг? Ведь человека режут, он хоть и под наркозом, а вдруг ему больно?..

Опять невольно вспоминается Достоевский (да простит нас Дедков, что мы к нашему неизвестному имени авторитет классика для убедительности призываем!), как он зло и справедливо пародировал Тургенева, который, описывая казнь Тропмана, жеманно признался, что в последний момент не выдержал и отвернулся. Тем более, зачем Проханову при виде не убиваемого, а спасаемого человека «зажмуриваться».

И наконец основной аргумент Дедкова против Проханова — роман прозаика «Место действия». Проханов искренне считает, что сейчас у нас мир «техносферы», что об этой «техносфере» и о человеке в этой «техносфере» нужно как-то по-новому писать, находить, как уже упоминалось, новые метафоры, объяснять этого нового человека. И находит. И пишет. И пытается объяснить. Можно даже сказать (ради Дедкова!), что — как умеет, так и пишет (правда, и сам Дедков признаёт, что в иных местах — «блестяще»), главное — искренне пишет, показывает нам нового человека Пушкарёва во всём его размахе упоения властью над природой. Проханов так в соответствии со своей концепцией видит Пушкарёва и так его нам подаёт.

А Дедков всё время пытается как-то намекнуть: вот, дескать, Проханов в статье так, а в романе этак… Но ведь писатель в статье предлагает и в романе пробует свои предложения реализовать. Но он же не утверждает, что уже реализовал. Так зачем же сечь его за это? Зачем всё это недоброжелательство? Зачем все эти странные аргументы? К чему полемические приёмы вчерашнего дня?..

Действительно — зачем?!