Барнаул Достоевского

В биографии-судьбе Ф. М. Достоевского Барнаул связан в основном с именами двух людей — А. Е. Врангеля и П. П. Семёнова (Семёнова-Тян-Шанского).

Врангель Александр Егорович, барон (1833—1915) — юрист, дипломат, археолог, автор «Воспоминаний о Ф. М. Достоевском в Сибири. 1854—1856 гг.» (1912). Подростком он зачитывался произведениями Достоевского, присутствовал на инсценировке казни петрашевцев. Это сыграло свою роль, когда после окончания Александровского лицея в 1853 г. Врангель отказался от карьеры в столице и поехал добровольно на должность стряпчего по уголовным и гражданским делам (прокурора) именно в Семипалатинск, где после каторги тянул солдатскую лямку автор «Бедных людей». Будучи уже знакомым с М. М. Достоевским, Врангель взялся передать от него младшему брату письмо, книги, деньги и кой-какие вещи. 21 ноября, на второй день приезда Врангеля в Семипалатинск, состоялась его первая встреча с Достоевским. С этого дня жизнь опального писателя-петрашевца значительно стала меняться к лучшему. Ни разница в положении, ни разница в возрасте (Врангель был на 12 лет моложе Достоевского) не помешали сойтись-сдружиться барону-прокурору с солдатом-политпреступником.  Врангель ввёл Достоевского в семипалатинское общество, помогал ему деньгами, горячо хлопотал о присвоении ему офицерского чина и разрешении вернуться в Центральную Россию, хлопотал также по делам возлюбленной Достоевского Марии Дмитриевны Исаевой (будущей его жены). В то время почти ежедневно Достоевский бывал у Врангеля, обедал «янтарной стерляжьей ухой», или заходил вечерком, как вспоминал Александр Егорович, «пить чай — бесконечные стаканы — и курить мой “Бостанжогло” (тогдашняя табачная фирма) из длинного чубука».

В 1856 г. Врангель уехал обратно в Петербург, и помимо прочих причин, подтолкнувших его на это, было и стремление более действенно хлопотать об амнистии Достоевского.

Сохранилось 23 письма Достоевского Врангелю и 16 писем Врангеля Достоевскому. Для нашей темы особенно важны два послания Достоевского, которые появились на свет благодаря тому, что Врангель по делам службы отъезжал из Семипалатинска в Барнаул и Бийск.

Эти письма писались Достоевским в период, когда история его драматической любви к М. Д. Исаевой достигла своей кульминации. В письме от 14 августа 1855 г. он сообщает о смерти мужа Исаевой и умоляет Врангеля прислать ей денег, так как она осталась совершенно без средств с маленьким сыном на руках. Страстное письмо заканчивается опасениями: «Пишу к Вам в Барнаул, по адрессу, который Вы мне дали, а ещё не знаю, в Барнауле ли Вы? Кажется, Вы написали тогда, что писать в Барнаул надо после 23-го числа…» Опасения Достоевского имели основания: Врангель в эти дни находился ещё в Бийске.

В следующем письме писателя-солдата в Барнаул от 23 августа повторяются сведения о смерти Исаева, просьбы о помощи его вдове и высказываются опасения, что первое письмо не дошло и адресат ещё до Барнаула не доехал: «В Барнауле ли Вы? Я рискнул и на прошлом письме поставил: в Барнаул, хотя, помнится, Вы говорили, что в Барнауле будете только после 23-го. Но Бог знает, в Барнауле ли Вы и теперь?..»

Конечно, Врангель письма друга по приезде в Барнаул получил, ответил и денег Исаевой прислал. Позже, в письме от 9 ноября 1856 г. несчастный влюблённый писал своему конфиденту так, как можно писать только самому близкому другу: «Я попросил у Вас денег, как у друга, как у брата, в то время, в тех обстоятельствах, когда или петля остаётся или решительный поступок <…> Производство в офицеры если обрадовало меня, так именно потому, что, может быть, удастся поскорее увидеть её. <…> Люблю её до безумия, более прежнего. Тоска моя о ней свела бы меня в гроб и буквально довела бы меня до самоубийства, если б я не видел её <…> Я ни об чем более не думаю. Только бы видеть её, только бы слышать! Я несчастный сумасшедший! Любовь в таком виде есть болезнь <…> или топиться или удовлетворить себя. <…> О, не желайте мне оставить эту женщину и эту любовь. Она была свет моей жизни…»

В свою очередь, Достоевский, конечно, был в курсе всех перипетий тоже драматической любви Врангеля к Е. И. Гернгросс — гранд-даме Барнаульского высшего света.

Гернгросс (урожд. Львова) Екатерина Иосифовна (Осиповна) (1818—?), жена начальника Алтайских заводов в Барнауле полковника (впоследствии генерал-лейтенанта) А. Р. Гернгросса. Достоевский познакомился с ней и её мужем в 1855 г. по рекомендации Врангеля в первый свой приезд в Барнаул. В переписке Достоевского с бароном Екатерина Гернгросс фигурирует под литерой «Х». В письме к Врангелю от 9 марта 1857 г. писатель-психолог, утешая несчастного в любви друга, так характеризовал эту женщину: «…эта женщина, по моему убеждению искреннему, не стоит Вас и любви Вашей, ниже Вас, и Вы только напрасно мучаете себя сожалением о ней. <…> не ошиблись ли Вы в ней окончательно? Может быть, Вы уверили себя, что она Вам может дать то, что она вовсе не в состоянии дать решительно никому. Именно: Вы думали искать в ней постоянства, верности и всего того, что есть в правильной и полной любви. А мне кажется, что она на это неспособна. Она способна только подарить одну минуту наслаждения и полного счастья, но только одну минуту; далее она и обещать не может, а ежели обещала, то сама ошибалась, и в этом винить её нельзя; а потому примите эту минуту, будьте ей бесконечно благодарны за неё и — только. Вы её сделаете счастливою, если оставите в покое. Я уверен, что она сама так думает. Она любит наслажденье больше всего, любит сама минуту, и кто знает, может быть, сама заране рассчитывает, когда эта минута кончится. Одно дурно, что она играет сердцем других; но знаете ли, до какой степени простирается наивность этих созданий? Я думаю, что она уверена, что она ни в чём не виновата! Мне кажется, она думает: “Я дала ему счастье; будь же доволен тем, что получил; ведь не всегда и это найдёшь, а разве дурно то, что было; чем же он недоволен”. Если человек покоряется и доволен, то эти созданья способны питать к нему (по воспоминаниям), навеки бесконечную, искреннюю дружбу, даже повторить любовь при встрече…»

Взаимоотношения Врангеля и Гернгросс отразились, в какой то мере, в «Вечном муже», а сама Екатерина Иосифовна послужила прототипом Наталии Васильевны Трусоцкой. Вельчанинов так вспоминает о времени, когда жил в городе Т. и был любовником Трусоцкой:

«Значит, было же в этой женщине что-то такое необыкновенное — дар привлечения, порабощения и владычества!

А между тем, казалось бы, она и средств не имела, чтобы привлекать и порабощать: “собой была даже и не так чтобы хороша; а может быть, и просто нехороша”. Вельчанинов застал её уже двадцати восьми лет. Не совсем красивое её лицо могло иногда приятно оживляться, но глаза были нехороши: какая-то излишняя твёрдость была в её взгляде. Она была очень худа. Умственное образование её было слабое; ум был бесспорный и проницательный, но почти всегда односторонний. Манеры светской провинциальной дамы и при этом, правда, много такту; изящный вкус, но преимущественно в одном только уменье одеться. Характер решительный и владычествующий; примирения наполовину с нею быть не могло ни в чем: “или всё, или ничего”. В делах затруднительных твёрдость и стойкость удивительные. Дар великодушия и почти всегда с ним же рядом — безмерная несправедливость. Спорить с этой барыней было невозможно: дважды два для неё никогда ничего не значили. Никогда ни в чём не считала она себя несправедливою или виноватою. Постоянные и бесчисленные измены её мужу нисколько не тяготили её совести. По сравнению самого Вельчанинова, она была как “хлыстовская Богородица”, которая в высшей степени сама верует в то, что она и в самом деле Богородица, — в высшей степени веровала и Наталья Васильевна в каждый из своих поступков. Любовнику она была верна — впрочем, только до тех пор, пока он не наскучил. Она любила мучить любовника, но любила и награждать. Тип был страстный, жестокий и чувственный. Она ненавидела разврат, осуждала его с неимоверным ожесточением и — сама была развратна. Никакие факты не могли бы никогда привести её к сознанию в своем собственном разврате. <…> “Это одна из тех женщин, — думал он, — которые как будто для того и родятся, чтобы быть неверными жёнами. Эти женщины никогда не падают в девицах; закон природы их — непременно быть для этого замужем. Муж — первый любовник, но не иначе, как после венца. Никто ловче и легче их не выходит замуж. В первом любовнике всегда муж виноват. И всё происходит в высшей степени искренно; они до конца чувствуют себя в высшей степени справедливыми и, конечно, совершенно невинными”…»

* * *

А в Барнауле Достоевский побывал благодаря другому своему давнему товарищу — П. П. Семёнову.

Семёнов (Семёнов-Тян-Шанский) Пётр Петрович (1827—1914), географ, путешественник, впоследствии руководитель Русского географического общества, автор двухтомника «Мемуары». Почётную приставку  Тян-Шанский к фамилии получил в 1906 г. за исследования в 1856—1857 гг. Тянь-Шаня. Во время этого путешествия он и встречался с Достоевским в Семипалатинске и Барнауле. Но познакомились они ещё в 1840-е гг., когда Семёнов после окончания школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров стал вольнослушателем Петербургского университета, дружил и жил на одной квартире с Н. Я. Данилевским, который познакомил его со многими петрашевцами, в том числе и с братьями Достоевскими. В «Мемуарах» он писал: «Данилевский и я познакомились с двумя Достоевскими в то время, когда Фёдор Михайлович сразу вошёл в большую славу своим романом “Бедные люди”, но уже рассорился с Белинским и Тургеневым, совершенно оставил их литературный кружок и стал посещать чаще кружки Петрашевского и Дурова…»

В Сибири они сначала встретились и общались в Семипалатинске, куда приехал Семёнов в начале ноября 1856 г., а 24 ноября Достоевский, отпросившись у батальонного командира, отправляется с Петром Петровичем в Барнаул, где знакомится, как уже упоминалось, с Е. И. Гернгросс, присутствует на балу по случаю её именин и на следующий день отбывает в Кузнецк для свидания с М. Д. Исаевой, где делает ей предложение и получает наконец согласие. На обратном пути из Кузнецка в Семипалатинск он опять останавливается на сутки (1 декабря) в Барнауле, обедает и проводит вечер у Гернгроссов.

Увы, надо сказать, что Барнаул и местное общество оставили у писателя не самые радужные воспоминания. Уже 21 декабря 1856 г. в письме Врангелю в Петербург он брюзжит: «О барнаульских я не пишу Вам. Я с ними со многими познакомился; хлопотливый город, и сколько в нём сплетен и доморощенных Талейранов!..»

Во 2-м томе «Мемуаров» Семёнов живописно рассказал и о сибирских своих встречах с писателем, в том числе и о том, как Достоевский останавливался-гостил у него перед свадьбой с М. Д. Исаевой и сразу после неё: «В январе 1857 года я был обрадован приездом ко мне Ф. М. Достоевского. Списавшись заранее с той, которая окончательно решилась соединить навсегда свою судьбу с его судьбой, он ехал в Кузнецк с тем, чтобы устроить там свою свадьбу до наступления Великого поста. Достоевский пробыл у меня недели две в необходимых приготовлениях к своей свадьбе. По нескольку часов в день мы проводили в интересных разговорах и в чтении, глава за главой, его в то время ещё не оконченных “Записок из Мёртвого дома”, дополняемых устными рассказами. <…> Я был счастлив тем, что мне первому привелось путём живого слова ободрить его своим глубоким убеждением, что в “Записках из Мёртвого дома” он уже имеет такой капитал, который обеспечит его от тяжкой нужды, а что всё остальное придёт очень скоро само собой. Оживлённый надеждой на лучшее будущее, Достоевский поехал в Кузнецк и через неделю возвратился ко мне с молодой женой и пасынком в самом лучшем настроении духа и, прогостив у меня ещё две недели, уехал в Семипалатинск…»

Семёнов-Тян-Шанский несколько неточен: первый, предсвадебный, визит Достоевского продолжался не две недели, а с 28 января по 4 февраля — 5-го писатель-жених был уже в Кузнецке. И на обратном пути молодожёны гостили не две недели, а всего четыре дня —  с 15 по 19 февраля, да и то по причине печального инцидента, о котором Пётр Петрович умалчивает. Дело в том, что именно в барнаульском доме Семёнова с Достоевским случился сильнейший нервный припадок. Местный врач ставит диагноз: настоящая эпилепсия. Этот сибирский доктор, «учёный и дельный» (к сожалению, имени его не сохранилось), у которого Достоевский «выпросил подробную откровенность», буквально вверг бедного новобрачного в отчаяние: «…я в один из этих припадков должен ожидать, что задохнусь от горловой спазмы и умру не иначе, как от этого».

А уж какой стресс пережила Мария Дмитриевна! В письме к брату Михаилу Михайловичу (от 9 марта 1857 г.) писатель скупо после сообщения о барнаульском припадке добавляет — «перепугавший до смерти жену…» И, конечно же, открывшаяся так нежданно и совсем в неподходящий момент страшная болезнь Фёдора Михайловича отнюдь не способствовала ладу и любви в ещё только складывающейся семье. Это потом юной Анне Григорьевне, второй жене писателя, даст Бог мудрости и терпения относиться к болезни мужа без отвращения и страха: милосердно, долготерпимо и с пониманием того, что эпилепсия Достоевского — это в какой-то мере плата за гениальность, за богоизбранность, за бессмертие…

В письме А. Е. Врангелю от того же 9 марта 1857 г. писатель тоже сообщает-констатирует грустный факт: «В Барнауле со мной случился припадок <…> доктор сказал мне, что у меня настоящая эпилепсия…»

* * *

Остаётся добавить, что ещё в период, когда М. Д. Исаева осталась вдовой и металась между Достоевским и местным кузнецким учителем Вергуновым, не зная, кому отдать предпочтение, имелся прожект переезда её в Барнаул. В связи с этим и опальный писатель предполагал для себя возможность стать жителем Барнаула. Ещё в письме брату Михаилу, которое пишется 13-18 января 1856 г., он сообщает подробно как о деле практически решённом:

«Начальник Алтайских заводов полковник Гернгросс, друг Ал<ександра> Егор<овича>, очень желает, чтоб я перешёл служить к нему, и готов дать мне место, с некоторым жалованьем в Барнауле. Я об этом думаю, но опять-таки жду, не будет ли чего до весны из Петербурга? Если мне нельзя будет выехать из Сибири, я намерен поселиться в Барнауле, куда приедет служить и Алекс<андр> Егор<ович>…»

Спустя два с лишком месяца в письме уже Александру Егоровичу Врангелю (23 марта 1856 г.) писатель, надеясь на милости в связи с коронацией Александра II, продолжает эту тему: «…неужели нельзя мне перейти из военной (службы) в статскую и перейти в Барнаул?..»

А в письме от 13 апреля 1856 г. опять же Врангелю уже более твёрдо: «Если будет возможность говорить и хлопотать о переводе моём в статскую службу, именно в Барнаул, то, ради бога, не оставляйте без внимания. Если возможно говорить об этом с Гасфортом, то, ради Бога, поговорите; а если можно не только говорить, но и делать, то не упускайте случая и похлопочите о моем переводе в Барнаул в статскую службу. Это самый близкий и самый верный шаг для меня…»

Судьба сложилась так, что автор будущих «Униженных и оскорблённых» женился, перешёл-таки в статскую службу, но переехал с женой не в Барнаул, а — в Тверь.

Ну и, для полноты картины, скажем, что упомянутый Николай Борисович Вергунов (1832—1870), который одно время попортил немало крови несчастному влюблённому Достоевскому, будучи его соперником (странные горячечные взаимоотношения в треугольнике Достоевский-Исаева-Вергунов отразятся впоследствии в романе «Униженные и оскорблённые»), после отъезда Достоевских в Тверь остался в Семипалатинске, но в 1863 г. перебрался в Барнаул, где женился и прожил до 1869 г., а затем вернулся вновь в Семипалатинск.