История алкаша в интерьере нашего времени

В Москве вышел роман тамбовского писателя Николая Наседкина «Алкаш» — увесистый 600-страничный том в твёрдой красочной обложке. И тираж по нынешним временам приличный — 10 тысяч экземпляров. Написан роман в форме исповеди главного героя. Исповеди откровенно-жёсткой, я бы даже сказал — жестокой. И бравадной.

Так кто же он — Вадим Неустроев? Уроженец Сибири, выходец из семьи сельских интеллигентов — школьных учителей. Выпускник МГУ. Журналист, прозаик, поэт... Человек, не лишённый таланта, обладающий живостью ума, несомненной образованностью, эрудированностью, даром слова и мышления — нередко глубокого, своеобразного. И при всем том тип циничный, озлобленный, опустившийся, развратный, пьяница. Автор исповеди не жалеет ни красок, ни слов-выражений, откровенен до неприличия в выворачивании прямо-таки наизнанку своего душевного, да и не только, нутра.

Вся эта беспрерывная череда пьяно-загульных тусовок и похождений — с блевотиной, грязью, бесстыдно-беспорядочными совокуплениями-сношениями, весь этот голый, отталкивающий физиологизм и натурализм в изображении действий-вывертов персонажей не выходят из русла чернушной литературы-макулатуры, заполонившей прилавки в последнее десятилетие. И Вадим Неустроев не открывает тут никакой Америки, идёт проторённым уже путём. Лечение от алкоголизма в «Оптималисте» и уход затем в монастырь — в большей мере дань нынешней моде, наивная надежда на то, что церковь поможет замолить все накопленные грехи и откроет путь в потустороннее царство Божье. Финал романа-исповеди вообще получился как бы оторванным от всего предыдущего содержания. Но об этом скажу ниже.

А сначала попытаемся выяснить отношение автора романа к автору чрезмерно откровенной исповеди. В частности, насколько он разделяет взгляды и воззрения Вадима Неустроева, его оценки многих фактов и явлений жизни, окружающей действительности. Читателю, конечно, ясно, что повествование в форме исповеди Неустроева, которую он передал автору для опубликования, — лишь художественный приём, взятый в основу создания романа. И один из главных мотивов использования такого приёма — желание автора предельно откровенно и раскованно изложить свои взгляды, принципы, видение жизни. Особенно убеждает в этом ещё один — прямо скажу, интересный и любопытный — литературный приём, придуманный им. Это «Послесловие и комментарий», занимающие шестую часть книги, то есть без малого 100 страниц. Они дают возможность высказываться Н. Наседкину уже от своего имени — под прикрытием этих самых комментариев, временами нарочито подробно разъясняющих понятия, слова простые и общеизвестные, но наряду с этим несущих и массу сведений полезных, интересных.

Роман в определенной мере автобиографичен. Сам Н. Наседкин в послесловии не отрицает этого: «...он (то есть Неустроев. — В. Г.) позаимствовал из моей биографии отдельные эпизоды и даже штрихи моего характера, присвоив-приписав их своему романному «Я». Значит, герой исповеди — это в какой-то степени и автор романа. Мироощущение, миропонимание Неустроева не безразличны автору. Естественно, параллели сугубо условны, чисто художественны. И тем не менее...

Здесь я подхожу к самой болевой точке произведения. Хотя в ремарке «От автора» и сказано, что всё написанное — плод авторского воображения, а «любые совпадения с действительностью — событий, дат, имён, фамилий и пр. — чистая случайность», однако же чрезмерная прозрачность многих названий, фамилий, должностей, профессий и т. д. говорит как раз об обратном. Собственно, криминала в этом нет. Материал для любого художественного произведения берется из действительности, многие типажи, характеры пишутся с живых людей, имеют своих прототипов. Но тонкость и деликатность момента заключается в том, насколько пишущий объективен, беспристрастен и справедлив при этом. Герой исповеди Неустроев беспощаден к себе в оценках своих личностных качеств, черт характера, образа жизни, хотя и не скрывает при этом любви к себе, ненаглядному, многое пытается сам себе простить (и прощает!), объяснить свои срывы, невзгоды, провалы, безалаберность жизни влиянием неких обстоятельств, сил, воздействий извне. Словом, к себе он относится всепрощенчески.

Другое дело — окружающие. Уже название города, с которым связала его судьба — Баранов, о чём-то говорит. И настораживает. Описание его внешнего вида, улиц, ритма жизни, характеристики обитателей, житейско-бытовые картинки нравов не оставляют сомнения в том, как относится Неустроев к городу и горожанам, которых с наслаждением именует он барановцами или барановичами, а сам город характеризует, как «странный, вздорный, дремучий, злобный, грязный». Отношение это высокомерно-презрительное, барское эдакое, покровительственно-пренебрежительное. Причём уничижительно-оскорбительных, обидных эпитетов и определений «вундеркинд» Вадим не жалеет. Ещё более беспощаден он к отдельным представителям-особям творческой, научной интеллигенции — журналистам, писателям, вузовским преподавателям. Сразу скажу, что есть оценки и характеристики, бьющие, что называется, не в бровь, а в глаз: метко-злые, убийственные, раскрывающие сущность человека. В тонкой наблюдательности, умении одним или несколькими штрихами создать точный портрет автору не откажешь.

Но... Снова возникает это злополучное «но». Нередко создается впечатление, что Неустроев, давая портрет, картинку, очень пристрастен и субъективен — просто-напросто сводит личные счеты, окарикатуривает-шаржирует неприятных ему или чем-то насоливших, не угодивших, по его мнению, людей. А учитывая, что за Неустроевым стоит автор романа, что люди эти чаще всего очень узнаваемы, даже при слегка измененных фамилиях, что легко узнаваем и город, где разворачиваются основные события, учитывая всё это... Словом, выводы читатель пусть делает сам. Хотя, справедливости ради, замечу, есть персонажи — их, правда, совсем мало, — которым повезло в смысле их романных характеристик, у некоторых даже в неприкосновенности сохранены фамилии. Это уже больше подходит к бытописательской очерковости. И попутно попеняю: очерковый стиль нет-нет да и выпирает из солидной романной оболочки. А ведь что такое художественная проза? За частным, конкретным, единичным в ней видится, должно видеться, обобщенное. Роману Н. Наседкина этого местами явно не достает. А вот обиженных на него людей наверняка прибавится.

В этой связи обращает на себя внимание и такой, я сказал бы, не очень понятный мотив, как ненависть Неустроева, другого слова не нахожу, к недавнему нашему прошлому — советскому времени. Причем эта нелюбовь-ненависть тем более непонятна, что он от той власти получил очень многое, в том числе и высшее образование в престижнейшем Московском университете. Он — человек из далекой сибирской глубинки. Всё, что касается прошлой жизни, что было в ней — мерзко, пакостно. В таком перманентном злобствовании прослеживается уже что-то «шизодебильное» (одно из любимых словечек-определений самого Неустроева). Печально это. И, откровенно говоря, жалко становится автора исповеди, да и не только его. Таким людям хотелось бы напомнить слова русского публициста И. Солоневича: «Каждое поколение прошлого и нынешнего века (имеются в виду 19-20 века. — В. Г.) ломало или пыталось сломать все идейные и моральные стройки предыдущего поколения, клало ноги на стол отцов своих, не предвидя той неизбежности, что кто-то положит ноги свои на его стол». Лучше не скажешь.

Добавлю всё же, что нравы, порядки, безобразия прошедшего десятилетия, которые внедрили в нашу жизнь и сознание фальшивые демократы, герой исповеди тоже не жалует. На этих страницах особенно ярко проглядывает социальная направленность романа — тема разбитых судеб, обманов, обнищания, деградации одних, наглого, бессовестного обогащения других и т. д. Жёсткие рамки отпущенных мне строк, к сожалению, не дают возможности развить эту тему, как и некоторые другие, прозвучавшие в романе. Он ведь многопланов, остросюжетен. Тут и тема любви, её смысла, о чём можно было бы поговорить и поспорить. И творческие поиски-метания. И криминальная закрученность сюжета. Концовка криминальной линии, да и всего романа неожиданно выпадает из общего его внутреннего хода и логики. Возникает вдруг лихой стиль крутого вестерна. Всё картинно, красиво и... неправдоподобно. Настоящий боевик. Ну, и во всей красе — неотразимый его герой. Естественно, это автор исповеди, горячо любимый и любующийся собой Вадим Неустроев. А заключительная главка «Вместо эпилога» — прямо-таки счастливо-слезливая идиллия. Между тем вопросы у меня как у читателя остаются...

В целом роман читается и свидетельствует о несомненной талантливости автора — даже при иногда невзыскательном отношении к языку. Думаю, «Алкаш» не будет обойдён вниманием читающей публики.

Виталий Гармаш.