Болезнь

Волею случая попал я 6 мая в отделение инфекционной хирургии областной больницы и находился на стационарном лечении, к счастью, всего пять дней. И за эти пять дней возникли у меня кое-какие вопросы, размышления, которыми я и считаю нужным поделиться с читателями.

Я не хотел бы много писать о том, как поразили меня количеством коек палаты, похожие на армейские казармы. Я понимаю, что этот корпус больницы старый, помещений не хватает. Но есть проблемы, которые решать можно и нужно. Я лежал в 4-й палате — девять коек, восемь больных. У всех боли, страдания. Но один чувствовал себя особенно плохо. Хотя после ампутации ноги прошёл почти месяц, этот больной температурил, испытывал сильные постоянные боли, страдал от пролежней. Одним словом, он находился в тяжёлом состоянии, и возле него круглосуточно дежурили по очереди две его дочери.

Речь сейчас не о том, что в мужской палате постоянно находились девушки, и это создавало массу неудобных ситуаций, речь о том, что человек страдал и мучился в больнице от физической боли, и никому, казалось, до этого нет дела. Одна из дочерей рассказала мне, что в первые дни после операции её отцу делали какие-то обезболивающие уколы, но они практически не помогали, и больной от них отказался. Да и представьте себе, какое «удовольствие» вообще могут доставить уколы человеку, у которого за несколько месяцев болезни исколото уколами и капельницами всё тело. И вот, лёжа ночами и размышляя (а спать было совершенно невозможно, ибо больной этот стонал и метался более всего ночью, и я до сих пор удивляюсь долготерпению остальных больных, выдерживающих этот ад не дни, а недели), я думал: когда же, интересно, поднимется уровень медицинского обслуживания в нашей области? Ведь читаем мы в журналах и газетах, отлично знаем, что существуют методы гипноза и иглоукалывания, снимающие физическую боль, имеются какие-то успокаивающие пилюли, где-то есть уже одноразовые и безыгольные шприцы… Наивно, быть может, скажет кто-то, согласен. И всё же не где-нибудь в Африке мы живём и не в прошлом же веке.

Кстати, ещё несколько слов о шприцах и уколах. Приведу просто несколько фактов, которые меня лично, мягко говоря, удивили. Лечащий врач прописал мне четыре укола в сутки. В первый день, хотя меня положили в обеденное время, лишь одна инъекция начала борьбу с моей болезнью. Через пару дней произошёл ещё более удивительный случай: когда прошли все сроки для последнего, четвёртого, укола, я решил поинтересоваться у процедурной медсестры, почему она этот самый укол не делает? Ответ был поразителен: кончилось лекарство. И уж совсем анекдотично смотрелось, когда однажды медсестра вошла в палату с громаднейшим «конским» шприцем и успокоила: не пугайтесь, у нас не хватает маленьких шприцев, поэтому я набрала один большой на троих. И действительно, содержимое из одного шприца по очереди было впрыснуто трём больным.

Не подумайте, что я какой-то уж чересчур привередливый человек, повторяю, пять дней выдерживать все эти «мелочи» можно было, но вот каково людям, находящимся в больнице месяцами? Особенно тяжело, думаю, сознавать больному человеку, что к его боли и к нему самому относятся в этих стенах равнодушно. Мне, к примеру, показалось странным, что при врачебном обходе доктор затрачивает на палату, где лежат восемь больных, буквально 20 30 секунд. Особенно ошеломил меня один дежурный врач, которому я, с нетерпением ожидая обхода, собирался поведать с тревогой, что неожиданно подскочила температура и страшно болит голова: он вихрем пронёсся по палате, на бегу ткнув в меня пальцем:

— А этот как сюда попал? Это — стоматологический больной.

И исчез.

Впрочем, опять же я понимаю, что больных много, врачей, медсестёр и нянечек не хватает, поэтому и перевязки иной раз делаются небрежно, поэтому и не услышишь от тех же медсестёр и нянечек ласкового слова, всё больше окрики и оскорбительное «тыкание». Но ведь есть простая истина, что к больному человеку надо вдвое, втрое ласковее и более чутко, чем к здоровому относиться. Надо же что-то делать в этом направлении, ведь не виноваты же мы в конце концов, что у нас медицинское лечение бесплатное!..

Однако я, наверное, ударился в лирику, а надо ещё хотя бы упомянуть о некоторых «материальных» сторонах, о прозе больничной жизни. Надо только видеть, на каком постельном белье лежат больные. Если любому медработнику предложить в виде эксперимента застелить таким бельём у себя дома постель, он, вероятно, воспримет это как оскорбление. А какие ужасные на вид пижамы и тапочки выдаются иной раз в областной больнице больному! Даже стыдно многим из пациентов в таком одеянии выходить в больничный дворик и видеть недоумённые взгляды прохожих, разглядывающих наш «зверинец» с улицы.

Я уже словно наяву слышу возражения медработников: дескать, очень мало средств отпускается на больницу. Но много ли денег требуется, чтобы, к примеру, сделать столь необходимые в больничных палатах ночники, сигнализацию для вызова дежурной медсестры?.. Не так уж много, наверное, пойдёт средств, чтобы соорудить ещё десяток скамеек в больничном дворике, дабы больные не сидели на траве или холодных кирпичах бездействующего фонтана. И уж совершенно недорого обойдётся, если написать на листе бумаги распорядок дня в отделении, чтобы больной в первые дни не приставал ко всем с расспросами, когда время уколов, да когда обед или ужин… Разве все эти проблемы упираются в деньги? Думаю, при желании можно найти для отделения 3-й хирургии и хотя бы один чёрно-белый телевизор. Ведь сейчас это, как мне кажется, не проблема.

И в конце заметок затрону ещё одну весьма деликатную проблему — питание больных. За те несколько дней, что я находился в стационаре, я понял, что все больные в этом отношении делятся на две категории: инвалиды войны и диабетики с одной стороны, все остальные, в том числе и язвенники, и страдающие гастритом, — с другой. Первых кормят получше, и это понятно. Но вот к другим отношение у больничных поваров весьма и весьма странное. Я бы мог допустить, что те 30-40 граммов мяса, что я съел за пять суток в больнице (да и то в праздничный день) и есть норма, но меня и всех остальных больных смутила заметка в «Тамбовской правде» как раз от 7 мая, где речь шла о поваре пищеблока областной больницы Афониной Р. М., которую уже трижды судили за воровство продуктов. В этом плане меня особенно поражал внешним видом «чай», предлагаемый больным на завтраки и ужины. Мой сосед по койке принёс раз стакан этого «чая» в палату, поставил на тумбочку, где уже стоял стакан с водой из-под крана. Так вот, когда соседу через некоторое время захотелось попить, он вынужден был определять где чай, а где вода на вкус, по сахару.

Грустно становится, когда видишь всё это, сталкиваешься с такими фактами. Я бы мог ещё говорить о других подобных «мелочах», но подумал: зачем? Ведь и сказанного вполне достаточно, чтобы привлечь ко всем перечисленным проблемам внимание руководства областной больницы, не так ли? Я искренне верю, что в других её отделениях дело обстоит благополучно и это лишь в 3-й хирургии сложилась такая болезненная обстановка. Только искреннее желание хоть чем-то помочь тем людям, страдания которых усугубляются не только болезнью, но и обстановкой, в которую они попали, вынудило меня взяться за эту статью.

Что-то надо делать.