Выход в эфир

Рукопись сборника рассказов Алексея Варламова «Выход в эфир» производит довольно сильное впечатление. Откровенно слабых, проходных, неинтересных рассказов практически в ней нет. В какой-то мере ещё нуждаются в доработке рассказы «Вот приедет барин…» и «Ленка». Вероятно, эти произведения относятся к ранним вещам автора, как ни странно это звучит по отношению к 27 летнему писателю.

Кстати, возраст автора после прочтения его зрелых, умных и в лучшем смысле слова профессионально написанных рассказов просто не может не удивлять. Хорошо известен средний возраст нынешних «молодых» писателей! Так вот, «Ленка» и «Вот приедет барин…» написаны, скорее всего, несколько лет назад и ещё несут на себе печать крайней молодости начинающего прозаика. Они растянуты, рыхловаты, значительно проигрывают по сравнению с лучшими рассказами А. Варламова.

«Вот приедет барин…» имеет подзаголовок «История ненаписанного очерка». Начинается так: «Я вышел из университета в 1984 году, и с тех пор не знал, куда себя деть…» Этот зачин, всё содержание рассказа не оставляют сомнений в его автобиографичности. Но, право, сколько раз уже начинающие повествовали о том, как они мечтали написать роман и не знали с чего начать, как родные или знакомые «затаскивали» их в мир журналистики, они отправлялись в командировку и, сталкиваясь с реальной жизнью, прозревали — эту самую жизнь они, оказывается, ещё не знают… Как результат вторичности, аморфности замысла — сбои в языке, что в общем-то не характерно для прозы А. Варламова: «пробовал наброски», «я чувствовал себя облечённым в важную миссию» и т. п.

Но, повторяю, рассказ «Вот приедет барин…» не безнадёжен. Его надо подсократить, сделать более динамичным, почистить язык. Тем более, что и в этом произведении есть тема характерная для всей прозы А. Варламова: тема церкви, веры, а вернее сказать — безверия. Колоритен образ университетского преподавателя «научного атеизма» профессора Грушева, серьёзно признание молодого героя:  «Я всегда считал, что люди верующие совершеннее нас, что они видят и знают нечто такое, чего мы не знаем, и нет большего уродства, чем кичится своим безверием…»

Эти слова можно поставить эпиграфом ко всей рукописи А. Варламова. По мнению молодого прозаика, безверие, потеря Бога в душах русских людей последних поколений — одна из главных, а может быть, и самая главная причина разложения общества, упадка, хаоса и тупиковости нашей сегодняшней действительности.

Вот один из самых сильных рассказов А. Варламова — «Покров». Первая фраза: «Максимов проснулся на рассвете от холода». Просто, почти тривиально. (А. Варламов многие свои рассказы начинает с подобных «простых» фраз.) Главное слово здесь — о чём читатель ещё не догадывается, — «холод». Через несколько строк появляется второе доминирующее слово-понятие в рассказе — «тоска». Ещё через пару строк — «выстрелы» как символ трагической близкой смерти. Кто такой Максимов, кем работает, сколько ему лет и тому подобные реалии остаются за кадром. Максимов — человек. Сегодняшний человек. Наш современник. Максимов — это ты, я, он. Перед читателем — последний день его жизни и вся жизнь в отрывочных воспоминаниях. Трудно описывать атмосферу рассказа, а в этом, в атмосфере — главная его сила. Хотя внешнюю канву повествования обозначить нетрудно: вот маленький Максимов предаёт свою бабушку, отрекается от неё из-за ложного чувства стыда… Вот он, уже повзрослевший, сидит у её больничной койки, не зная, «как себя вести… что делать с этим жутким одиночеством умирающего человека…» Вот он в бедной деревенской церкви слушает, как «дребезжащими высокими голосами» старухи поют: «Покрый нас от всякого гнева» и с горькой усмешкой думает: «Кто нас покроет?.. Кому мы нужны?..» Вот Максимов всей душой чувствует тоскливый страх беглого солдата, которого загнала в угол облава… Вот Максимов беседует с незнакомым стариком о местной церкви и её бедах… Вот он в безумии тоски бежит по рельсам от настигающего паровоза и нелепо, но закономерно попадает под автоматную очередь солдатика из оцепления облавы…

Он лежал, «чувствовал страшный холод земли… вселенский холод собственного сердца и свою беззащитность перед этим холодом, и он стал биться на носилках, судорожно мотая головой и хрипя, и в какой-то момент, когда ему почудилось, что всё кончено и он погиб, чьи-то нежные руки смиловались над ним и бережно укрыли своим тёплым невесомым покровом».

А. Варламов смело пишет смерть, старость, безумие. И вообще, оптимистом его не назовёшь, скорее, он — пессимист, «мрачный» писатель, но именно в том смысле, в каком мрачным писателем и пессимистом был А. П. Чехов, автор сборников «В сумерках», «Хмурые люди». Кстати, имя Чехова упомянуто не всуе: каждый пишущий пропускает через свою душу опыт отечественной классики, учится у неё. Думаю, А. Варламову наиболее близок по духу именно Чехов, его мир, его стиль, его писательское кредо. Речь, разумеется, не о подражании.

Ещё раз подчеркну: магистральная тема А. Варламова — безверие людей, необходимость возвращения к вере, возрождение церкви, нравственных христианских начал (в общем и целом говоря). Даже названия рассказов религиозно-символичны: «Ангел», «Покров», «Таинство», «Заступница»… Удачно, на мой взгляд, пишет А. Варламов о детстве, детской архисложной психологии в рассказах «Печаль» и «Жара». Интересны его поиски и находки в жанре «таинственных» повествований — с предчувствиями, мистикой, видениями: «Тайга», «Лавина», «Кальвария», в какой-то мере — «Гора». Достойны внимания рассказы-портреты, рассказы-жизнеописания, рассказы-судьбы с несколько даже сатирическим звучанием: «Выход в эфир» и «Порок сердца» — истории о бездарно, глупо, под звездой ложных идей и мечтаний прожитых жизнях.

Одним словом, сборник А. Варламова из тринадцати рассказов и одной маленькой повести, думается, издать очень даже стоит. Первая книга многообещающего молодого прозаика должна обязательно вызвать интерес у читателей.

В конце же — ложка дёгтя: рукопись А. Варламова предложена издательству просто-напросто в безобразном виде — множество авторских правок, вставок, исправлений, ещё больше неисправленных опечаток и орфографических ошибок. По существу, это ещё в техническом отношении, — черновик. Жаль, такой пустяк может дурно повлиять на впечатление редактора книги.