Динамо

Рассказ

 1

 Маше нравилось убивать мужиков.

Жертву она выбирала тщательно, придирчиво, не торопясь. Главное, что высматривала в потенциальной жертве — лопоухость. Чтобы был мужичок неприметный, неказистый, закомплексованный до упора и на женщин осмеливался смотреть-взглядывать только снизу вверх и украдкой. Конечно, лучше бы и слаще настоящего самца-красавца окрутить и угрохать, однако ж возможности свои Маша оценивала трезво: сама она не супермодель, не кинодива, да и в случае чего с настоящим-то самцом и физических сил не хватит справиться. Лучше не рисковать — на заморышей охотиться.

Этот (восьмой или девятый уже по счёту — сама запуталась) тоже поддался сразу, с первой атаки. Встретив его как-то, ещё в январе, в очередной раз в гастрономе на углу (он, как всегда, брал пакет дешёвого молока, полхлеба, сосиски в целлофане), Маша вдруг приветливо кивнула:

— Здрасте!

Он едва на затоптанный пол не сел. Испуганно вскинулся, понял-осознал, что Маша не ошиблась, именно с ним поздоровалась, вспыхнул, вместо ответного «здрасте» буквально квакнул, подавился, чуть, поди, штаны не обмочил…

С тех пор ещё раз шесть Маша подлавливала эту овцу усатую (ведь имел-носил усы — жиденькие, но всё ж!) в магазине, приучила довольно внятно отвечать на свои приветствия, выдрессировала взгляд сразу не опускать и не уводить в сторону…

Короче, мужичонка ожил, посверкивать глазами начал, улыбаться робко при встрече, не зная, не подозревая, что час его скоро пробьёт.

И он пробил.

Был канун женского праздника — Маша специально так подгадала. Тем более, выпадала годовщина: ровно пять лет тому, именно 7-го марта её Витюша и утворил ей подарок, от которого до сих пор она в себя прийти не может и по ночам в подушку слёзы льёт — с Лидкой, лучшей Машиной подругой (товаркой-свидетельницей и на свадьбе была!) сбежал. В буквальном смысле слова сбежал — смылся. Маша ждёт-пождёт благоверного своего с работы, а он только утром позвонил: прости-прощай, не суди строго, это — любовь…

Ха, любовь! За такую любовь яйца отрывать надо и живым в землю закапывать!.. Подонок!

Маша сторожила мужичка у магазина. Спрятавшись за киоск «Роспечати», щурилась, просматривала улицу. Хотя дело уже к вечеру, но солнце бушевало вовсю, совсем по-весеннему — в честь предстоящего женского дня, что ли? Люди, само собой, суетились, куда-то спешили, тоже, как она, жмурились-щурились. Интересно, есть ли среди них хотя бы один счастливый человек?..

Наконец, он появился — от своего дома, через улицу. Маша уже выследила — живёт-обитает он в третьем подъезде. И хорошо, что рядом. Уж, само собой, пойти в кабак и затем в гостиницу этот тип вряд ли предложит. Лопух, лох, сверчок запечный! Пока он подходил, не замечая её, Маша ещё раз внимательно его осмотрела-оценила. Конечно, трофей не ахти какой: лет сорок уже явных (едва ли не вдвое её старше), нос длинный, унылый, сам худой, сутулится, одет невзрачно — кепочка, куртчонка…

Ну, что ж, её Витюша тоже ни Шварценеггером, ни Ричардом Гиром, ни даже доморощенным каким-нибудь «бригадиром» Сергеем Безруковым не был — отнюдь. Однако ж вон чего учудил, сволочь!

Всё получилось быстро и ловко, словно кто помогал Маше. Мужичок, купив хлеба, молока и на этот раз шпикачек полкило (неужто тоже о празднике помнит?), встал ещё и в небольшую — человека три — очередь к аптечному киоску в углу магазинного зала. Маша незаметно подкралась, пристроилась сзади, кашлянула как бы ненароком ему в ухо. Обернулся, увидел и — явно обрадовался, растерялся, в кои веки первым поприветствовал:

— О! Здравствуйте!.. — И забормотал. — А я вот — валидолу… Кончился валидол…

Маша глянула ему длинно в глаза и тихо, так, что слышал только он один, спокойно приказала:

— Презервативы купите.

Мужичка в тот момент можно было снять в рекламе «Шок — это по-нашему!»: все пломбы и железные коронки показал. Робко улыбнулся: мол, это шутка такая?

— Купите, купите, — строго, деловито и вместе с тем доверительно, как-то интимно повторила Маша, — одну упаковку.

Киоскёрша-провизорша уже требовательно на мужичка глянула.

— Мне… э-э-э… вон там… — того явно заклинило.

Аптекарша догадливо помогла:

— Резинки, что ли? Какие?

Мужичок стал багровым, еле-еле выдавил шёпотом:

— Любые…

Фармацевщица воспользовалась моментом вполне: выкинула на прилавок упаковку самых навороченных кондомов — за двадцать два с полтиной. Мужичок еле денег по карманам наскрёб, про валидол даже и не вспомнил. Морда свекольной стала — вот-вот, и удар хватит. Маша купила нитроглицерин.

Мужик ждал её у входа, размыто улыбался. Она молча кивнула головой. Они пошли. Тот никак не мог прийти в себя.

— Меня Маргаритой зовут, — ласково сказала Маша. — Можно — Марго.

Глянул затравленно, буркнул:

— Захар…

Маша чуть не фыркнула: ещё бы Дормидонт!

— А по отчеству?

— Иванович… — также отрывисто квакнул тот.

Ну и ну!

— А можно без отчества? — Маша взяла его под руку, со всей возможной нежностью заглянула сбоку в глаза.

— Конечно! Что вы! Конечно, можно! Какое отчество!.. — мужик вдруг возбудился так, что, такое впечатление, сейчас посреди улицы прям в штаны на ходу и кончит. — А мы… мы куда идём?

— Ка-а-ак? — ужасно удивилась Маша. — Разве мы идём не к вам?

— Ко мне?.. Ах да, конечно, ко мне! Только… Может, вина или… водки?

Маша в открытую ухмыльнулась: откуда ж у тебя, милок, деньги на вино-водку? Но вслух, сделав голос грудным, волнительным, сказала:

— Не надо вина. Нам и без вина будет хорошо… Нам с вами и чаю хватит. Есть дома чай?..

Чай у Захара Иваныча дома был. Маша уже вовсю наслаждалась. Какой там чай! Он, милок, о чае и не вспомнит. Всё идёт-развивается по сценарию. Ещё в прихожей, сняв пальто, Маша, вернее в тот момент Маргарита, как бы ненароком прижмётся к лопоухому ухажёру, обожжёт (под тонким свитерком — ни маечки, ни лифчика), потом, чуть позже, опять как бы нечаянно ещё и ещё прижмётся, рукой по штанам проведёт,  может быть, и поцеловать себя даже позволит (хотя от мужицких поцелуев её тошнит вовсю — поди уже лесбиянкой по натуре стала!), само собой, задышит глубоко, бурно, напоказ…

Дальше вообще всё просто: отправит-погонит распалённого самца в душ — мол, давай, давай, я сейчас тоже остатние юбки-трусики скину да к тебе присоединюсь. А сама нитроглицерин ему на стол выложит (пригодится!), пальтишко на себя и — шмыг в дверь. Маша даже хихикнула раньше времени, представив физию голого Захара, с горящими глазами ожидающего её в ванной…

Ну, а самое наслаждение, конечно, нахлынет через день или два, когда она как бы невзначай столкнётся с ним на улице. Вот этот момент, это — как оргазм, а может, и слаще (об оргазмах Маша представление имела смутное): он будет злиться или унижаться, грозить или молить — не важно; важно, как она смерит его холодным взглядом с кепчонки до штиблет и величественно осадит: «Что? В чём дело? Мы разве знакомы?..»

Напарница по работе Танька, бывшая в курсе этих её вылазок-мщений во вражеский стан, не раз предупреждала: смотри, нарвёшься как-нибудь на горячего мужика — в морду даст, а то и в самом деле изнасилует…

Ну, это вряд ли! От тех, каких Маша выбирает, подобных подвигов ждать-опасаться нечего. Она больше боялась, как бы какой продинамленный хлюпик не самоубился, руки на себя не наложил…

Впрочем, даже если и такое произойдёт-случится — туда и дорога.

Чтоб они все сдохли, мужики треклятые!

 2

 Захар, бросив нежданную гостью в комнате, закрылся на кухне, присел на корточки, сжал кулаки, сделал энергичное победное движение-натяг и сдавленно, шёпотом завопил по-телекиношному:

— Йес!

Такого везения он и в самых смелых, разнузданных мечтах не ждал. Сама! Сама напросилась, сама пришла! И пусть раньше времени, до срока (лучше бы в апреле, к дню рождения!), ну да ладно — дарёному коню, вернее, кобыле в зубы не смотрят.

Он осторожно достал из нижнего ящика стола старенький дипломат с инструментами, раскрыл: флакон с хлороформом, чистый носовой платок, удавка, набор ножей, топорик, ножовка. С внутренней стороны крышка кейса обклеена вырезками из газет с кричащими заголовками: «8-я жертва маньяка», «Маньяк по-прежнему неуловим», «Маньяк наводит ужас»…

Захар ухмыльнулся. Он понимал, что здорово рискует, собирая-коллекционируя эти вырезки, но зато какое наслаждение просматривать их. Это ли не слава! А ещё большее, ещё острее наслаждение, так похожее на непрерывный длительный оргазм, испытывает он каждый раз целую неделю, неторопливо, со смаком расчленяя в ванне свежий труп и вынося его небольшими частями-порциями из дома…

 3

 — Э-эй, Захар! — донесся из комнаты голос похотливой сучки. — Где же вы? Ау! Я зас-ку-ча-ла…

— Иду,  иду! — охотно откликнулся хозяин, открывая флакон. — Уже иду…