Николай Наседкин


ИНТЕРВЬЮ

ИНТЕРВЬЮ


Обложка

Обложка

«Гуд бай, май...» — это роман о любви и творчестве

Это видеоинтервью можно посмотреть в соцсетях:

Смотреть видео в Одноклассниках Смотреть видео в Фейсбуке Смотреть видео ВКонтакте

Всем привет! Это «Своя правда». Сейчас на часах 14:00, а значит мы в прямом эфире на радио «Эхо Москвы». А кто привык видеть нас на телеэкране, сегодня смотрите эту программу на «Рен-ТВ» в 16:00, завтра, соответственно, в 12:30…

Сегодня у нас обычный, но и необычный гость. Председатель Тамбовской писательской организации, секретарь правления Союза писателей России и просто известный прозаик, литературовед Николай Николаевич Наседкин. И не с пустыми руками он сегодня у нас в гостях, а со своей новой книгой. И книга просто совершенно уникальная. Она только что вышла, вот прямо-таки пахнет типографской краской, и тем не менее она уже успела вызвать споры и целые дискуссии. Книга называется «Гуд бай, май…» Это роман о романах. Причём о романах непосредственно самого автора. То есть о возлюбленных писателя. Она разделена на главы, и каждая глава носит имя возлюбленной: «Ира», «Люда», «Наташа», «Галя», «Наташа II», «Люба III» и так далее. Всего около тридцати глав и, соответственно, персонажей — по количеству возлюбленных. И вот здесь в предисловии сказано, что роман написан на пределе откровенности и исповедальности. Не помню, чтобы в Тамбове когда-либо издавались такие книги. Кстати, она издана в Москве, в издательстве «Голос-Пресс», и продаётся сейчас в нашем славном городе.

— Естественно, хочется сразу спросить: Николай Николаевич, как вы решились на такую откровенность, такую исповедальность? Что вас подтолкнуло написать такую книгу, которая может стать, как говорят, бомбой, а я бы даже сказал — секс-бомбой? Что это, эпатаж или желание исповеди перед всем народом?

— Отвечая, я начну с некоторых уточнений, потому что это важно. Дело в том, что мы вот сразу определились, что это роман. Это не документальная повесть, не отчёт о жизни, не дневник, это — роман. Поэтому говорить, что это описаны романы автора — не совсем корректно…

— Но вот здесь в начале написано: «Это своеобразный донжуанский список автора-героя книги»…

— Автора-героя через дефиску? То есть имеется в виду автор-герой, который написал эту книгу, но не в полном смысле, не на сто процентов автор, который Николай Наседкин. Здесь надо чуть-чуть различать, потому что в самой из самых исповедальной и даже документальной книге всё равно между автором и героем будет зазор, разница не менее чем пять процентов. Вот давайте об этих пяти процентах не забывать.

— Да, по форме это художественное, очень художественное произведение, но ведь по сути оно фактически документально-автобиографическое — разве не так?

— Когда человек начинает рассказывать даже в узком кругу приятелей о своей жизни, о каком-то событии, он всегда привносит в рассказ домыслы, вымыслы, о чём-то умалчивает, что-то дополняет. Это и есть по сути художественное творчество. И в этом плане моя книга действительно художественное произведение, роман о жизни человека, который решил вспомнить все свои романы, серьёзные любовные увлечения в своей жизни. И самое важное, Виталий, вот вы упустили, что вспоминает герой и романы как отношения с женщинами, и романы как книги, которые он в своей жизни написал, и как в этих романах, в этих произведениях, отразились его любовные романы-истории.

— Я напомню, что Николай Наседкин до этого написал немало книг, и многие из них, опять же, о любви и, в какой-то мере, тоже автобиографические. Здесь, в «Гуд бай, май…» есть отсылки к прежним книгам, приводятся цитаты из них. То есть, тема исповедальности, любви — сквозная в вашем творчестве?

— Да, с первой моей книги, «Осада», которая вышла в 1993 году, и рецензенты-критики отмечали, что в моём творчестве большую роль играет личностное начало, исповедальность. Но, конечно, это всё было не до такой степени, как в этой последней книге.

— Да, это на пределе буквально. А вот вы не раз говорили, что вы писатель-реалист. Мы со школы знаем, что был критический реализм, там социалистический реализм. А здесь у вас какой-то другой реализм. Может, эротический реализм? Есть такой?

— Ну, тут не надо придумывать какие-то эпитеты, всё покрывает один эпитет: жизненный реализм. То есть полное стремление соответствовать правде жизни. Что было, то и описано. Любой здравомыслящий читатель, прочитав эту книгу, поймёт, что это не фантастика, не утопия, не романтика, что это даже не критический реализм, это именно настоящий человеческий жизненный реализм, какой только и должен быть в литературе.

— Персонажи вашей книги полностью реальны? Здесь указаны имена, фамилии возлюбленных автора — они подлинные?

— Сразу уточню, что фамилии здесь ни в коей мере не указаны, только имена. И ещё уточню, что название главы надо читать, например, не «Лена один» или «Лена два», а — «Лена Первая», «Лена Вторая». То есть, это как царицы — Елизавета Первая, Екатерина Вторая…

— То есть для вас отношение к возлюбленной не как к подружке, а как к царице?

— Именно! Самое прекрасное, что было в моей жизни, ну и в жизни героя-автора книги, и он теперь вспоминает об этом, это две вещи: творчество и встречи с женщинами — романы, увлечения, любовь. И вот как это всё переплелось, как одно отразилось в другом — вот об этом книга.

— У нас как раз первый вопрос в прямом эфире через Интернет: а сколько женщин было у гостя? В книге ведь почти тридцать глав, да?

— Если точно — двадцать шесть. Ещё точнее — двадцать пять, потому что там одна глава посвящена Алле Пугачёвой и Джулии Робертс, это немножко о другом… Вы знаете, когда я вижу в телевизоре, как какой-нибудь товарищ начинает выступать, рассказывать о своей жизни, вспоминать, что у него было более тысячи женщин, мне становится смешно. Никогда мужчина не сознается, сколько у него было реально женщин. Да, Пушкин составил свой «Донжуанский список» (кстати, моя книга начинается с фразы «“Донжуанский список Пушкина” — это, конечно, смешно…»), там, тридцать семь женщин, понятно, что он не закончен, но вообще сам подсчёт женщин — это смешно. В предисловии у меня сказано, что в книге отразились только самые-самые запомнившиеся, самые яркие романы и женщины. А остальных какой смысл вспоминать и помнить?

— Понятно. Книга называется «Гуд бай, май…». Почему такое название? Какое-то он не оптимистическое. Вроде май, весна и вдруг — гуд бай…

— Понимаю, что это вопрос для зрителей, вы-то прочитали книгу и знаете, что там название обыгрывается самим содержанием. Вообще сейчас появилась мода, которой я не хотел следовать, — использовать в названиях русских книг английские слова, да ещё и в латинской транскрипции. Я категорически это не приемлю, но в данном случае лучшего варианта просто не нашёл, правда, всё написано кириллицей. А обыгрывается, конечно, известная песня в исполнении Демиса Руссоса «Гуд бай, май лав, гуд бай…» («Прощай, моя любовь, прощай…») Только у меня «гуд бай» так и означает «прощай», а «май» — это, вот именно, русский месяц май…

— У нас есть телефонный звонок. Алло, мы вас слушаем.

— Алло, здравствуйте! Меня зовут Анастасия, я из Тамбова. Хотелось бы задать вопрос Николаю Николаевичу. После выхода вашей книги «Гуд бай, май…» мои друзья почему-то сравнили вас с Владимиром Сорокиным, мол, Николай Наседкин — это Сорокин тамбовского розлива. Не обижает ли вас такое сравнение? Это первый вопрос. И второй: ваша книга, книги Сорокина — это какая-то тенденция в нашей сегодняшней литературе или просто отражение нашей современности?

— Сразу скажу, что категорические не приемлю сравнения с Владимиром Сорокиным…

— А почему, кстати? Писатель крайне популярный…

— Для меня этот писатель абсолютно не близок и совершенно чужд мне и по творческой манере и по задачам своим. Я бы как раз не удивился, если бы вспомнили Эдуарда Лимонова. Вот Лимонов мне интересен и даже близок. Его первый роман «Это я — Эдичка» я вообще считаю шедевром в современной русской литературе. Единственное, что я у Лимонова не приемлю, это любой читатель заметит, это — мат. В моей книге мата нет, я категорически против матерной лексики…

— Действительно, мата нет. Я бы сказал так: книга по содержанию очень откровенна, в ней масса, можно сказать, интимных сцен, но никакого мата и вообще никакой пошлости нет. Вот это важно.

— У Лимонова мне очень нравится степень исповедальности, откровенности, которую до него в нашей литературе последнего времени никто не достигал. Его роман «Это я — Эдичка» был издан в России не так давно, уже во времена перестройки. И он меня потряс. Я напомню читателям, которые знают моё творчество, что главным своим учителем в литературе я считаю Фёдора Михайловича Достоевского, который тоже был предельно откровенен, исповедален, открыт в своём творчестве. И вот второй Лимонов многому в этом плане меня научил. И, отвечая на второй вопрос Анастасии, это не то что новая литература. Для Тамбова, конечно, книга моя очень необычна. Для тамбовской литературы (я говорю сейчас как председатель писательской организации, то есть в курсе темы) нехарактерна вот такая эпатажность, чтобы автор подставлял себя под удары критики…

— А почему нехарактерна? Чего писатели опасаются?

— Ну опасения разного рода. Я минусы, издержки, если можно так сказать, своего творческого метода терплю. После выхода очередной моей книги бывают обиды, бывают оскорбления и даже угрозы, но я иду на это, я знаю, что без полной откровенности я не напишу книгу. И сознательно иду на это. И слава Богу, что пока не убили.

— Ещё вопрос из Интернета: для героинь вашей книги её выход в свет сюрприз?

— Да. Естественно, многие из героинь остались далеко-далеко в прошлом. Впрочем, мы опять употребляем слово «героини», когда надо — «прототипы». Некоторые из прототипов, которые сейчас живут и здравствуют и которые узнали о выходе книги, были страшно удивлены, шокированы. Были высказаны мне уже претензии — я сейчас только об этом говорил. Не всем, естественно, понравилась такая откровенность. И я их позицию понимаю. Они говорят: ты можешь о себе откровенно писать, а меня-то зачем ты выставил на всеобщее обозрение? Но тут ответ понятен: если я буду о себе откровенно, а о них нет, получится только половина картины и непонятно будет о чём речь.

— Так, но у них же реальные имена, они живут в нашем городе, работают там в реальных организациях и учреждениях, книга же рассчитана на широкого читателя, может быть куплена любым человеком… То есть прочтёт, допустим, её муж одной из героинь, скандал возможен в семье — разве нет?

— Тут что я могу сказать… Дело в том, что ещё раз подчеркну (и это не мои слова, а слова Виталия Полозова), в книге пошлости нет, мата нет, какой-то чересчур уж чёрной эпатажности. Книга написана с грустью, нежностью, благодарностью и, вот именно, с любовью ко всем персонажам, прототипам. Это чувствуется. И обиды на это не могут быть серьёзными. Я понимаю обида, когда человек хватается за револьвер и говорит: я тебя сейчас убью за то, что ты сделал! У нас, слава Богу, до этого не доходит. И, продолжая эту тему, сразу скажу: самое моё большое опасение было связано с реакцией моей жены Татьяны…

— У нас тут как раз вопрос от слушателя в тему: как супруга отнеслась к такому произведению?

— Значит, в этой книге есть, естественно, глава «Жена»…

— Перед этим, помню, была глава «Невеста»?

— Нет, «Невеста» — это о другой женщине. У меня была другая невеста. А женился я на Татьяне, и мы живём вот уже, слава Богу, двадцать семь лет. У нас, я считаю, счастливый, хороший, прочный брак…

— Но она читает ваши книги, и эту, и предыдущие?

— Буду откровенен до конца: единственное, что пока удерживает нас от окончательного выяснения отношений — это то, что Татьяна категорически отказалась читать эту книгу.

— Она отказалась?!

— Да. И предыдущую, «Люпофь», которая вышла в 2006 году. И тоже вызвала большие кривотолки. Та книга была посвящена одной женщине, эта двадцати пяти, и я там пишу, что это действительно подведение каких-то итогов, и жизненных, и творческих, и, может быть, я на этом успокоюсь.

— А не рано ли?

— Пока у меня есть такое ощущение: всё что я хотел сказать, я сказал.

— Но всё-таки продолжим тему жены. Вы ведь как-то говорили, что она является главным вашим читателем и критиком?

— Являлась. До книги «Люпофь». То есть все мои произведения она первая читала, ещё до выхода, в рукописи, выдавала свою оценку, советы. Но тут она сама отказалась. Она умная женщина и сказала: ну зачем я буду портить себе настроение. Это всё было в прошлом (а мы с ней договорились, что всё описанное в книге, уже история), так что мы решили теперь жить без всяких эксцессов. Ей самой не хочется себя расстраивать. Это первое. Второе, что я хочу ещё сказать об обидах. У каждой героини книги есть возможность адекватно ответить, то есть написать своё видение данной ситуации. Что некоторые, кстати сказать, уже и сделали. И третье, и самое окончательное. Татьяна, моя супруга, как раз сейчас начала писать свою автобиографическую повесть, пишет её с увлечением и уже заранее предупредила, что когда дойдёт до страниц о нашей совместной жизни, то будет полностью откровенна. Дай Бог — я за это.

— У нас очередной звонок в студию. Алло!

— Николай Николаевич, ваша книга основана на реальных историях, героини реальные женщины. Не боитесь ли вы какой-то отрицательной реакции с их стороны?

— Ну вот мы об этом как раз и говорили. Добавлю ещё, что те прототипы героинь, с которыми я поддерживаю ещё какую-то связь (я имею в виду по электронной почте, в соцсетях, да и вживую общаемся) — все они были предупреждены, все были в курсе, что я работаю над такой мемуарной книгой. Каждая могла на последнем этапе воспротивиться публикации, категорически протестовать, и я бы не стал издавать. Такого не было, у меня совесть в этом отношении спокойна. Больше скажу, уже готовая книга «Гуд бай, май…» три года лежала у меня в столе, я не предлагал её в издательства, и только вот 2010-м решился на это.

— То есть они вам доверяли как писателю?

— Да. Одна даже открытым текстом написала: всё что было между нами — это тема для романа, пиши, я тебе доверяю…

— Но ведь это не просто книга о любви, она, я бы сказал, она очень откровенна, включая все интимные подробности. Вот это их тоже не пугало получается?

— Подчеркну: до Лимонова в этом плане мне всё же далеко ещё. У меня есть такое выражение: «Писатели любят стриптизировать душой. Лимонов в романе “Это я — Эдичка” обнажился до кишок». Вот до такого предела я не дохожу. И ещё я считаю, что каждый человек, независимо от того, творческий он или не творческий, хочет, чтобы сам он написал или о нём была написана книга, чтобы осталось что-то на память о нём материальное в этом мире. Это действует на подсознательном уровне.

— У нас ещё звонок: слушаем вас.

— Алло! Здравствуйте! Меня зовут Наташа. Я в психологии читала, что если человек всем рассказывает о своих любовных победах, успехах, то на самом деле в жизни он ничего из себя не представляет. Согласен ли с этим автор книги?

— Такой вопрос, я бы сказал, провокационный…

— Нет, на самом деле вопрос серьёзный. Действительно, может быть, многим читателям непонятно, и я как раз объясню. Я знаю этот постулат из психологии: если человек упорно хвастается своими победами, значит на самом деле этих побед не так уж и много. В этом отношении опять же совесть моя авторская спокойна, и, опять же, Виталий Полозов, прочитавший внимательно книгу, подтвердит это. Герой книги «Гуд бай, май…» не выглядит суперменом совершенно. Вот из двадцати шести глав, может быть две-три главы, где он был виновником расставания, он обидел женщину, а в остальных всех главах-историях наоборот он претерпевал обиды, неудачи, страдания… Так что роман не о том, что он упивается победами, а о том, как герой пытается проанализировать и понять, почему многие встречи с женщинами не его жизненном пути оказались неудачными, принесли только боль, обиду и разочарование.

— Вот опять же вопрос из Интернета (видите, какой интерес вызвал наш разговор!): а зачем описывать своих женщин? Больше тем достойных нет?

— Это вопрос, видимо, от человека, который никогда не читал Николая Наседкина. Дело в том, что у меня на сегодняшний день семь книг прозы, и главная тема всех этих книг — любовь, личная жизнь, биография автора. Есть такие писатели…

— Но говорят, что по большому счёту все книги написаны о любви…

— Нет. Если говорить о классике, то для меня два писателя из русской классической литературы не близки — Гоголь и Салтыков-Щедрин. Именно потому, что у них в творчестве любовная тема на заднем, на десятом плане…

— А впереди общественная?

— А впереди общественная, впереди социальная, впереди сатирическая?

— Но у нас в России поэт больше чем поэт, и писатель, конечно, больше чем писатель. Нет здесь у вас противоречия?

— Первая моя книга вышла, когда мне было сорок лет, в 1993-м. До этого я писал, ещё с 1970 года, но печатали меня мало, потому что, вот именно, главные темы тогда были — заводы, колхозы, комсомольская жизнь, соцсоревнование, советский характер… Не вписывалось совершенно моё творчество в эти рамки. И вот когда это всё кончилось, и пошли мои книги. У каждого писателя должна быть своя ниша. У меня — такая.

— Вопрос от слушателя: какую высокую цель преследует писатель, выпуская такую книгу?

— Вообще любая, высокая, низкая, цель любого писателя — высказаться, выплеснуть то, что его волнует, мучает, желание поделиться с читателями сокровенным. И мне это удалось, слава Богу. Меня эти вопросы мучают. Взаимоотношения между людьми, почему люди несчастны в личной жизни или, наоборот, почему счастливы. Книга моя о том, что были все эти романы, увлечения в жизни героя, а в итоге он приходит к выводу, что самым главным в его жизни была семья, жена, и это, оказывается, надо было давно разглядеть, ценить…

— Вообще-то, книга довольно грустная. Уже начиная с названия «Гуд бай, май…» Гуд бай — прощай…

— Но, с другой стороны, в последних строках там обыгрывается: да, май-то жизни-судьбы уже прошёл, может, уже и июнь с июлем, но впереди-то ещё и август, и сентябрь, и октябрь — до зимы далеко…

— Вот такая тема. Мы часто ругаем свой город, нам кажется и то здесь не так, и то не этак. Но часто, находясь за его пределами, начинаем его патриотически защищать, если услышим о нём что-либо плохое.

— Я, как вы знаете, сам не тамбовчанин. Я сибиряк, родился и вырос в Сибири, учился в Москве, после Московского университета в 1982 году приехал в Тамбов по распределению. Как я думал, на три года — отработаю и уеду. И вот живу уже почти тридцать лет, никуда уезжать не собираюсь, хотя были предложения в Москву перебраться. Нет, не хочу. Тамбов — это мой родной город.

— Несмотря на то, что в ваших книгах он — город Баранов?

— Да. И я один из этих «баранов».

— Ха-ха, самокритично!.. Действительно, это очень откровенная книга. Здесь вот на задней её обложке приведены высказывания великих о любви. Я просто не могу не привести несколько цитат. Например, «Только влюблённый имеет право на звание человека» — это сказал Александр Блок. «Кто не знал любви, тот всё равно, что не жил», — Жан-Батист Мольер. «Любовь — единственная страсть, не признающая ни прошлого, ни будущего», — это Оноре де Бальзак. Но мне кажется, что лучше всех сказал, подвёл черту под всё это Оскар Уайльд: «Любовь должна прощать все грехи, только не грех против любви». Мне к этому просто нечего добавить.

А вся «своя правда» нашего сегодняшнего гостя, писателя Николая Николаевича Наседкина, вот в этой его книге — «Гуд бай, май…» Это была «Своя правда» с Виталием Полозовым… До новых встреч!

Вопросы задавал В. Полозов.
______________________________
Радио «Эхо Москвы», 2011, 4 февраля.
ТВ «Олимп-Рен ТВ», 2011, 4 февраля.










© Наседкин Николай Николаевич, 2001


^ Наверх


Написать автору Facebook  ВКонтакте  Twitter  Одноклассники



Рейтинг@Mail.ru